Арсений Павлович слушал. Кыш сидел на тёплой печи и глядел своим живым, зелёным оком, и мерцал другим оком, алым, искусственным, полумёртвым.
В их доме почти всё было сделано вручную. Арсений Павлович сам сложил печку из старых кирпичей, которые сам же очистил от радиации и ядов. Он соорудил из металлолома лампу, при свете которой Кир вечером учил уроки, и лампу для чтения перед сном, прикрученную к стенке над кроватью Кира. Арсений Павлович сделал из старых дубовых досок обеденный стол, сколотил стулья, полки и кровати. Почти всю кухонную утварь и многое другое им подарили соседи. На новоселье женщины принесли в подарок полотенца и постельное бельё, ложки и вилки, тарелки и блюдца, стаканы и чашки, не говоря уж о кастрюлях и сковородках, полных домашних блюд. Их всё ещё подкармливали, хотя и Арсений Павлович, и Кир научились неплохо готовить. Соседки тихо жалели одинокого вдовца с маленьким сыном, и Арсений Павлович чуть ли не каждый день находил у себя на крыльце то кастрюлю борща, то поднос пирожков, то свежий хлеб в рушнике. После еды Кир мыл эту посуду и выставлял её обратно на крыльцо.
Его отец всё время что-то делал в мастерской. Ему очень хорошо удавались самовары. Их охотно покупали, как и его самодельные инструменты, электроприборы и ружья. Он использовал материалы, которые находил в развалинах. Арсений Павлович оживлял погибшие приборы и мебель. Однажды Кир услыхал в открытое окно соседский разговор.
— …Сколько б он ни чинил, а того, что поломал, не починит.
— Слушай, ну это несправедливо…
— Справедливо, справедливо. Глядя правде в глаза — нельзя ставить Ленинград в вину Грэю. Он же просто программу свою выполнял.
— Вот с больной головы на здоровую… Зачем всегда обвинять во всём наших?.. Даже после Ленинграда…
— Не с больной. С механической. И наши-ваши тут ни при чём. Я ж тебе книгу давал?.. Этот Грэй был практически робот: его поставили охранять город, он и охранял, нападали враги — он стрелял во врагов. Наши маршалы напали на Сансет Сити, а Грэй, конечно, сдачи дал. Как сумел… А об этике он размышлять не мог. Чего нельзя сказать о нашем, Бог его прости, товарище…
— Ну почему. Всё-таки он был агент. Сам знаешь, как там людей дрессируют… Он — оружие нападения, Грэй — оружие защиты…
— Грэй был не человек. Человек может думать, и в этом вся разница.
Соседи разошлись. Один из них нёс в мастерскую Арсения Павловича сломанное радио, другой уносил починенный телевизор.
В северо-восточном углу мастерской был иконостас, перед которым горели свечи. Кир подозревал, что эти иконы написал его отец, как написал он, по слухам, чудотворную икону Богоматери Ленинградской. Кир один раз видел эту икону в газете и потом видел её во сне. Богоматерь проступала из пламени, яростная и скорбная, с бездонными суровыми очами. Она укрывала ладонями крохотных людей, а мир пылал, огненный демон пожирал город, и Кир сказал Ей: не бойся, настанет день, и я найду его и убью; — и вдруг оказалось, что он стоит перед иконой в соборе Василия Блаженного, а икона закрыта чистым толстым стеклом, и в стекле Кир увидел своё отражение.
Кир открыл холодильник, и кот Кыш тут же сунул туда нос. Кир отодвинул кота ногой и вытащил из холодильника колбасу. Он собирался делать бутерброды. Отрезав один круг колбасы, он начал резать другой, но внезапно остановился, отложил нож и осторожно разломил колбасу по срезу.
В колбасе открылась влажная полость, а в ней, словно желток в яйце, сидела маленькая лягушка. Кир чуть-чуть подвинул её мизинцем. Лягушка шевельнулась. Кир взял с полки пустую пол-литровую банку, налил на дно немножко воды и аккуратно столкнул лягушечку в банку. Он залез на табуретку и поставил банку на полку повыше, чтобы Кыш до неё не добрался.
Кир слез с табуретки и принялся медленно, осторожно резать колбасу. Через некоторое время что-то маленькое и лёгкое попало ему по спине. Кир повернулся, но недостаточно быстро. Это была их игра: Арсений Павлович неожиданно бросал в него бумажные шарики, а Кир старался увернуться. Игра должна был закончиться, когда ему удастся увернуться от трёх шариков кряду. Кир умел ловить мышей за хвост и мух за крыло, но от бумажного шарика он ещё не увернулся ни разу.
— Заждался я тебя. А это что? — спросил Арсений Павлович, указывая на дырку в кружке колбасы.