Жажда жизни вернулась к бедолаге довольно быстро, еще до того, как в перепачканном молоком рту исчезли последние хлебные крошки. Бедняк воспрянул духом и принялся благодарить, однако моррон не любил пустых слов, за которыми никогда не последуют приносящие реальную пользу действия. Приняв первую порцию лести в свой адрес, льющейся из глубин наконец-то удовлетворившей голод души, Аламез прервал дальнейший поток и предложил нищему выгодную сделку. За три серебряные монеты, хотя иному рассказчику Дарк ни за что не дал бы больше одной, голодранец рассказал ему об Альмире… о ненавистном ему городе, в котором он прозябал долее пяти лет.
Ни для имперцев, ни для герканцев, ни для кого-нибудь еще не секрет, что филанийские правители никогда не отличались большим умом иль житейской смекалкой. В прошлом филанийские короли не преуспевали ни в ратном деле, ни на скользком дипломатическом поприще, ни в управлении собственной страной. В который раз Дарк Аламез подивился: «Каким таким чудом имперский полководец умудрился проиграть филанийцам ту самую проклятую битву, в которой сам он командовал эскадроном и при которой впервые погиб?» Этот вопрос он задавал себе раз десять за последние дни и наверняка уж более сотни раз в прошлой жизни, но так и не нашел на него приемлемого ответа. Одним из самых наглядных примеров отсутствия у филанийских монархов прошлых лет не только гибкого стратегического мышления, но и элементарного здравого смысла являлись наиглупейшее расположение столицы, а также крайне неудобное как с военной точки зрения, так и с позиции наличия простейших удобств городское обустройство.
Не секрет, что королевством куда проще управлять, когда столица находится в географическом центре, в самой середине подвластных земель. В этом случае не возникает проблем с отдаленными провинциями, где власть короля зачастую лишь фикция, пустой звук, а настоящими хозяевами удаленных земель являются или властолюбивые вельможи, мечтающие сами надеть корону монарха, или охочие до казенного добра, распродающие все подряд чиновники. Альмира же, как назло, находилась почти на самой северной границе страны, в каких-то десяти милях от леса, за которым не было ничего, кроме вырезанного орками Кодвуса и разрушенного, не охраняемого ныне горного рубежа со степями.
С военной точки зрения положение столицы также было незавидным. Она находилась в довольно узком коридоре между владениями воинственных герканцев и имперской границей. До западного соседа, Геркании, было всего шестьдесят миль, а до восточного, могущественной Империи, и того меньше – всего сорок две. Если любой из соседей пошел бы войной, то Альмира оказалась бы в осаде уже на третий-четвертый день, филанийские провинции погрузились бы в хаос, значит, стали бы легкой добычей захватчиков. Ну а если бы герканский король заключил тайный союз с императором и огромные армии обоих государств выступили одновременно, то вся война продлилась бы не дольше недели. Дарк искренне недоумевал, почему еще Филания существует как независимое королевство, а не поделена на герканские и имперские провинции.
Однако история историей, а согласно военной науке филанийская столица была расположена крайне неудачно. Куда целесообразней было бы ее перенести в Ворвут, второй по значимости город королевства, находившийся на сто двадцать миль юго-западней Альмиры. От опасной близости с герканскими провинциями Ворвут защищала высокая и протяженная горная гряда, переход через которую войск был практически невозможен. От имперской границы до Ворвута было примерно сто семьдесят имперских миль, и если грозный восточный сосед напал бы, то перед тем, как приблизиться к столице противника, войскам пришлось бы взять около десятка замков и хорошо укрепленных крепостей, а также захватить два крупных города: Десбер и Милкс. Об этом моррону поведал, конечно же, не нищий. В голове Дарка внезапно сами собой всплыли знания, полученные им еще во время учебы в имперской военной академии. Захват Филании частенько на уроках рассматривался, но на практике до сих пор не был осуществлен.
Единственным аргументом против переноса столицы в Ворвут могла бы стать близость города к виверийской границе, однако имелись сразу три обстоятельства, сводящие силу этого довода на нет. Виверийцы воевать не любили, предпочитая открытому грабежу более изысканное обдирание соседей при помощи умелой торговли. Их столица, Варкана, сама находилась практически на филанийской границе. За нападением на Ворвут тут же последовал бы ответный удар – штурм Варканы, которая к тому же находилась на морском побережье, а значит, ее крепость подверглась бы атакам не только сухопутных сил, но и филанийского флота, о нынешней мощи которого Дарк, к сожалению, ничего не знал. И наконец, у виверийских полководцев имелась иная забота, чем воевать с восточным соседом. На западе Виверия граничила с дикими степями, по которым кочевало множество воинственных племен. Практически вся виверийская армия находилась на западном рубеже, и ее сил едва хватало, чтобы отбивать набеги дикарей. По крайней мере, так обстояли дела в прошлой жизни Дарка. Возможно, сейчас что-то и изменилось, однако вряд ли… Традиции народов формируются не годами, а веками. Виверийцы никогда толком не воевали и не собирались всерьез учиться ратному делу. Так что Ворвут определенно стал бы отличной столицей, но сбыться тому было не суждено…
Кроме неудачного географического расположения, огромным стратегическим минусом Альмиры, как крепости и оплота власти, стала ее непосредственная близость к широкой, судоходной реке, протекающей через весь север страны, южнее Альмиры – по всей границе с Империей и наконец-то впадающей в море. В случае войны уже на второй день имперский флот подошел бы на расстояние выстрела из катапульт к главному филанийскому городу. Кстати сказать, крепостная стена защищала Альмиру лишь с востока, то есть от нападения с суши. Вражеским кораблям даже не пришлось бы разрушать высокую стену крепостного укрепления и вступать в бой с береговыми батареями – ни тех, ни других просто-напросто не было. Флот мог вплотную подойти к королевскому дворцу и, не сделав ни единого выстрела, тут же приступить к высадке десанта.
Однако филанийские монархи как будто ослепли и не видели явных угроз. Складывалось впечатление, что они специально ухудшали положение своей столицы. К сожалению, рассказчик не припомнил, кому из королей пришла в голову безумная мысль изменить русло реки, прокопав широкие каналы, и фактически превратить столицу в шесть больших, отдельных островов, связанных между собой лишь системой мостов да общим названием «Альмира».
Сейчас Дарк находился на северо-восточном острове, куда попадал каждый путник, прибывший в город по суше. Названия, как такового, остров не имел, хотя горожане называли его рынком, поскольку именно здесь жители города покупали большинство необходимых для жизни товаров и здесь же совершались крупные сделки между альмирскими и приезжими купцами. Огромное пространство в три-четыре квадратные мили было полностью заставлено лотками, повозками, с которых тоже торговали, и высоченными пирамидами складируемых прямо под открытым небом мешков, тюков и бочонков. Здесь продавали и покупали практически все, кроме разве что дорогих украшений и рабов. Ювелиры никогда не появлялись на многолюдной рыночной площади, поскольку боялись стать жертвами пронырливых и юрких карманных воров, да и их клиенты, в основном люди знатного происхождения, считали недостойным своего высокого положения и чрезвычайно опасным появляться в толпе низкородных простолюдинов.
С «живым» товаром – отдельная история. Согласно указу филанийского короля (рассказчик понятия не имел отца, деда или прадеда нынешнего правителя) филанийцы не могли становиться рабами, вне зависимости от того, насколько тяжким являлось их преступление. Народ гордился решением короля, хотя на самом деле это была лишь красивая иллюзия свободы, не более… Преступник-филаниец не становился рабом, но зато отправлялся на каторгу. Какая же разница между каторжником и рабом, если они прикованы к одному веслу на галере или раскалывают камни киркой в одной и той же шахте? Несомненно, благодаря этому указу авторитет королевской власти возрос, но участь проштрафившихся филанийцев не стала легче. В очередной раз вороватое лицемерие сильных мира сего восторжествовало над серостью оболваниваемых масс.