— Виктор, смени Стаса! — донеслось из темноты, и на бак поднялся Тим.
Виктор, позволив себе лишь намек на кривую ухмылку, ушел.
— Королева вернулась? — повторила я свой важный вопрос.
Тим остановился рядом и оперся о фальшборт.
— Да, через месяц после отлета Командора, — ответил он, опустив глаза. — Нетрудно вообразить, что было с Германом.
Так, он знает про историю с роком… У меня внутри образовался противный комок, но, пересилив себя, я уточнила:
— Разве Командор не скрыл от него свой отлет?
— Скрыл, — кивнул Тим. — Заслал его подальше и поглубже. Потом Королева морочила, сколько смогла, но он ведь слишком умный… Ты исчезла.
Он замолчал и перевел взгляд на тьму. Я почувствовала исходящую от него легкую неприязнь. При том, что Тим относился ко мне в действительности очень хорошо, это означало, что он считает меня в чем-то виноватой. И что же я невольно натворила? До Германа дошло — раз он никак не умирает, хотя Командор покинул Землю, значит, мне удалось-таки избавить его от рока, и он распереживался? Ах, да, по словам соседки, меня летом искал очень обеспокоенный мальчик.
И почему мне его совсем не жаль?
— У тебя серьезно не было возможности дать нам знать, где ты? — мягко-обвиняющим тоном завершил паузу Тим.
Конечно, я не должна была ни перед кем отчитываться (по крайней мере, пока прямо не потребуют отчет), и тон Тима копировал тон взрослого, выговаривающего без спросу ушедшему из дома ребенку: «Конечно, мы за тебя волновались, ты должна об этом подумать».
— Не было, — честно ответила я.
И хватит. Врать не хотелось, а рассказывать правду — выше моих сил. Пусть они все будут хуже ко мне относиться, чем я навсегда их потеряю.
— Верю, — сразу отозвался Тим.
Они с Денисом были друзьями. Он не мог не выпытать у Даниила Егоровича информацию о состоянии Дениса, а от этого уже можно было прийти к определенным заключениям — хотя бы, что мы испытали нечто жуткое. Конечно, про отца Тим не упомянул:
— По интонации Капитана-Командора, когда он осенью переспросил, действительно ли тебя уже год никто не видел, стало ясно: дело крайне плохо.
Мне очень сильно захотелось, чтобы Тим еще что-нибудь рассказал о том, как беспокоился Герман. Мне очень-очень нужно было, чтобы он за меня беспокоился. Нужнее воздуха, уж точно.
Но очередное молчание Тима говорило, что не все так прекрасно. Я ощутила ту же тревогу, какой уколола меня дома Лена. Всё меняется.
— Ася, — глухо произнес он, — когда окажешься на Острове и увидишь что-то… неправильное, пожалуйста, не торопись делать выводы. Просто посмотри немного дольше, чуть-чуть подожди, и всё поймешь. Не позволяй никому воспользоваться этим… неправильным. Такие, как Витька, еще будут, но ты не отвлекайся на них.
— Да что случилось-то? — перебила я, когда количество тревоги в моей крови превысило все допустимые пределы. — Что значит — не отвлекайся? Я не должна разговаривать с парнями?
Тим вздохнул.
— Витька не просто разговаривал, а подбивал клинья, разве нет? Ты многим нравилась, завтра понравишься еще больше, и если раньше их сдерживало уважение к Герману, то сейчас…
Бр-р-р-р! Вот это новость!
— Герман утратил уважение парней? — безмерно удивилась я.
Неудачливый темнила Тим спал с лица.
— Нет!
Он явно метался между нежеланием говорить на заведенную тему, подкрепленным невозможностью подобрать нужные слова, и стремлением спасти нечто «правильное».
— Ну, ты сама все увидишь. Только, прошу тебя, не торопись и не отворачивайся от него.
Сказав это, Тим быстро оставил меня в одиночестве, но рассматривать космос уже не хотелось.
Что «неправильное», связанное с Германом, могло случиться на Острове?!
Поза оскорбленной гордости, в которую я уже давно себя поставила, принимаемая моим телом при малейшем воспоминании о Германе, прекратила сковывать меня под давлением необъяснимой тревоги. Как говорил Денис, надо взять себя в руки и посмотреть правде в глаза: на Остров я еду к нему. Он сильнее, чем плен и чем страсть к приключениям, связывает меня с Островом.
С Землей.
Мне очень нужно, чтобы ожить окончательно, снова ощутить его густо-темный взгляд, который не просто рассматривал, а любовался, вливая мне в душу могучие потоки искрящейся силы. Может быть, это — память о взгляде Германа — увидел Белый в первую нашу встречу, назвав «источником энергии»? Тогда он, действительно, значит в моей жизни чрезмерно много…