Он отвел взгляд, вмиг ставший черно-ледяным, и отвернулся. Снова заговорил нескоро — я успела расчертить примерно квадратный метр пола.
— И ты… собиралась прятать меня всю жизнь?
Не стоит отвечать.
— Сейчас не боишься? Почему?
Нож прорезал слишком длинную черту. Фу. Герман испугался полубога?
Нет, не полубога. Он испугался, что больше мне не дорог.
— Полубог отказался от мести. Он знает о тебе, но ты неуязвим. Во всяком случае, пока полезен Земле.
Говорить было легко, и это означало, что всё уже закончилось. Прошедшие события казались страшной сказкой с бестолково счастливым концом. Только где оно — счастье? Досталось не мне. Я не главный герой этой сказки.
Со мной — горечь, переходящая в тоску, и желание взорваться.
Герман пережил свое потрясение — или спрятал куда-то вглубь, чтобы проанализировать позже.
— Ася, я… — начал он, и его хриплом голосе фоном прозвучала мольба. Он отказался быть сильным, и воля, которую он для этого приложил, сделала его космически красивым. — Я уверен, что найду способ тебе помочь.
— Зачем?
Скажи, и покончим с этим.
Нерасчерченный пол остался только под кроватью. Я подвинула кровать.
— Зачем тебе или зачем мне? — понимающе, тихо спросил Герман. — Мне — потому что ты — моя жизнь, и единственное, чего я хочу — чтобы ты была рядом.
Вот и сказал. И он сам в это верит. Но.
— Герман, ты ведь знаешь, что я не человек. Кем я буду рядом с тобой? Домашней зверюшкой? А когда захочется женщину — пойдешь к поклонницам Королевы?
Кажется, я произнесла заклинание оглушения. Герман, и без того сидевший неподвижно, после этих слов будто окаменел. Я сама на мгновение оцепенела, ощутив его поражение.
— Я… — ломая сковавший стыд, с трудом проговорил он, — не знал, куда и зачем меня вызвала Королева. Там было не то… Я понял, что мне это не нужно, и ушел.
Черт! Королева — то ли дура, то ли сволочь! Она не чувствует мужчин и не знает их, поэтому считает одинаковыми, или стремится оскотинить всех, чтобы, играя на инстинктах, было проще ими управлять.
Нож сломался в руке.
Остался еще один камень за пазухой, но этот камень даже в таком озлобленном состоянии, сейчас, я не кину. Обвинение в гибели «Монт Розы» причинит ему еще большую боль, потому что (мне вдруг это открылось) тогда он не знал, насколько ценен для меня бриг, и хотел лишь одного — помешать мне уйти. Навсегда уйти из его жизни.
Почему так хочется ему верить? Это ведь глупо! Это я мужчин не знаю, а не Королева, и, точно как преданный домашний зверек, стремлюсь принимать желаемое за действительное. Это только чувства, глупые чувства — а есть еще факты: Герман затопил «Монт Розу» и был у прислужниц Королевы. Чувства лишние, они только обрекут меня на другие чувства, а зачем? Инстинкт бомбы влечет к гибели — вот и всё объяснение всяким чувствам. Не нужно это.
Ничего не нужно. Всё обманчиво. Счастье есть только потому, что я его чувствую. На самом деле ничто приносит мне счастья — я сама либо счастлива, либо нет. В мире нет ничего красивого, если я не чувствую красоту, нет ничего уютного, если мне неуютно. Зачем мир? Он мне не нужен. Я и без него могу быть счастливой, да только глупо это.
— Ты ведь не уйдешь? — спросил Герман.
Ему больно. Так больно, что он едва может разжимать губы, чтобы говорить со мной. Зачем же чувствовать боль?
— Уйду.
Он закрыл глаза и сглотнул, преодолевая спазм в горле.
— Возвращайся. Хоть когда-нибудь. Я буду тебя ждать.
Не нужно все это. Не нужно.
Я должна найти способ унять свое желание, а для этого, похоже, есть лишь один путь — отключить все желания. Отключить сознание.
Я не заметила, как вышла из дому и оказалась в лесу, но находиться там мне не хотелось. Однако равно мне не хотелось находиться вообще нигде. Можно просто где-то ходить…
И я пошла.
Ноги вынесли меня на берег.
В океана прозрачную воду…
Точно. Там хотя бы можно спрятаться. Никто не помешает.
Я вошла и забыла о времени.
IV
Странно это — смотреть в лицо убитому собственными руками человеку. Несмотря на смутное облегчение от того, что этот человек вполне жив, трудно перебороть желание, чтобы его все-таки не было.
Почему облегчение? Потому что никого не хотелось убивать.
Почему отторжение факта его существования? Потому что появляется чувство вины перед ним.