Так я провела весь день, даже не заметив, что, отвлекшись от одних посторонних мыслей, увлеклась другими. Меня не озарила разгадка головоломки, и как действовать дальше, я по-прежнему не знала.
Сасик мирно пасся, грелся на солнце и бегал за лягушками, которые все норовили вывести его за пределы досягаемости. Отбежав на три метра, он резко тормозил, словно до предела натягивал невидимый поводок, провожал веселым взглядом очередную провокаторшу и спешил обратно, поближе ко мне.
Вечером пришел главный врач гарнизона Валерка — прямо скажем, неожиданный гость. Мне не часто доводилось с ним встречаться, тем более — разговаривать, поэтому, узнав издалека его рыжеволосую голову с всегда внимательными серо-зелеными глазами, я удивилась. С собой он привел двух новеньких мальчиков лет одиннадцати-двенадцати, смотревших настороженно и державшихся за его спиной. Впрочем, их загорелая кожа и четко обозначившиеся под ней мускулы говорили о том, что новенькими эти мальчики были только для меня. Они давно здесь. Валерка поздоровался со мной, а представить их просто забыл.
Сев рядом на корточки, он прицепился взглядом к моим рукам и спросил, чем я лечила свою рану, ту, из путешествия с Женькой. Ничего такого, о чем беспокоился Тим, и говорил Денис перед нашей смертью. Для Валерки это был нормальный вопрос — пожалуй, ему одному из всех островитян не нравилось драться. Конечно, он это отлично умел, здесь нельзя было иначе, но никогда не входил в бою в раж и лишь с серьезной обстоятельностью выполнял установленную командирами программу. Он искренне любил только лечить, в отличие от Сашки, своего амбициозного младшего брата; он испытывал удовольствие, видя, как заживают раны, спадает температура или проходит боль, и это нас сближало.
Конечно, он понимал, что никакие отвары и примочки не залечат пневмоторакс, то есть сквозную дырку в груди, за три дня, что моя живучесть нетипичная, и прямо об этом сказал. Его заботили лекарства.
— Мы зависим от Даниила Егоровича, — объяснил Валера. — Он передает нам препараты, и пока никаких проблем не возникало. Но я считаю, что это ненадежно. К тому же, у нас нет всего, что может понадобиться внезапно. Я очень боюсь оказаться беспомощным…
Так мог сказать, наверное, только он. Это признание не было пустым звуком — за ним стоял настоящий, уже раз испытанный страх. Заметив произведенное своими словами впечатление, Валера смущенно улыбнулся:
— Было бы не страшно и даже очень хорошо, если бы ты всегда жила на Острове. С тобой не нужны ни лекарства, ни инструменты. Но ты ведь не сможешь?..
Не смогу. Да это и опасно сейчас.
Поэтому я оставила в покое будущие непромокаемые сапоги и показала большую круглую клумбу рядом с домом.
— Вот. Это, с большими красно-фиолетовыми листьями, — видишь, растет на раскрошенном белом минерале — хорошо останавливает кровотечение. Прямо листья и прикладывай к ране, потом, когда кровь остановится, зашьешь. В рану можно залить сок того кактуса: бери весь шарик и выдавливай через тонкую тряпочку. Не уколешься, они мягкие. Те широкие светло-голубые листья прикладывай к рваным ранам, они хорошо заживляют, даже если кожа изодрана в лохмотья. Если рана скальпированная, измельчи деревянным ножом эти розовые цветки, целиком, вместе с сердцевинками, и выложи кашицу в рану. Рану не закрывай. Запомни — деревянным! Ожоги…
Тут я заметила, что Валеркино скуластое лицо вытянулось, а взгляд стал потерянным. Один из сопровождавших его мальчишек торопливо достал из кармана шортов блокнот и, коротко поглядывая, принялся зарисовывать растения, а второй грустно спросил:
— Необязательно в полнолуние собирать, а?
Рисующий мальчик прыснул от смеха, и спросивший тут же загордился собственным остроумием.
— А деревянный нож можно выстругать стальным?
Валеркино лицо утратило удивленное выражение, став жестким.
— А танцевать с бубнами нужно до или после того, как листья сорвем? А рвать надо правой рукой или…
— Язык прижать! — резко оборвал мальчика Валерка.
Его, восемнадцатилетнего, повзрослевшего еще полжизни назад, детские дурачества раздражали.