Энтони хотел отвергнуть и эту скромную похвалу, но не мог. Протянув руку, он взял бокал и под пристальным взглядом Кэрол сделал глоток. Глинтвейн был горячий, пряный, и тепло сразу же распространилось по всему телу, изгоняя из него остатки озноба, очень похожего на настоящий.
— Ваша беда, преподобный Хэкворт, что никто не научил вас радоваться достигнутому. Как вы умудрились прожить жизнь, время от времени не устраивая себе праздник? Даже церковь милосерднее вас. Вспомните хотя бы Пасху!
Он не отрывал от нее удивленных глаз.
— Простите, что я сомневалась в вас, — тихо сказала она. — Нет, не совсем так. Я никогда не сомневалась в вас лично. Я сомневалась лишь в том, что вам по силам сделать невозможное. Но вы сделали это, и я прошу прощения.
— Мне не нужны извинения.
— Очень плохо. — Она улыбнулась. — Кажется, существует масса вещей, о которых вы говорите, что они вам не нужны, но я думаю, вы лжете самому себе.
— Кэрол…
— Например, я думаю, что вам нужно сейчас отдохнуть и разогнать печаль. Кроме того, я думаю, что вам нужен хороший обед в хорошей компании. — Она начала развязывать шнурки его ботинок.
— Кэрол…
— Я думаю, больше всего вам нужно успокоиться и расслабиться. Вам нужно немножко подождать меня, послушать негромкую музыку и притушить свет, пока я пожарю мясо. Посидите и несколько раз напомните себе, что сегодня произошло нечто очень хорошее, и вы почувствуете, что на душе полегчало. — Она стянула с него ботинки.
— А вас никто не научил понимать слово «нет».
— И вы тоже не научите, так что лучше и не пытайтесь.
Энтони вовсе не хотел, чтобы на душе полегчало. Это было опасно. Он мог поверить, что жизнь действительно хороша и у него есть что предложить взамен того, что он получал. Но Кэрол вновь ускользнула, прежде чем он успел возразить. Она ушла совсем недалеко, откуда слышался ее гортанный голос, вторивший звучавшей по радио песне о любви.
Его тело реагировало на ее голос так же, как и на ее присутствие. Желания по-прежнему жили в глубине его души, исчезла лишь его способность давать им волю. Он изнывал, он сгорал от страсти. Внутри бушевал ад, и избавления от него не было. Каким-то образом он потерял связь между желанием и его исполнением и был обречен страдать до самой смерти.
Энтони снова закрыл глаза и попробовал уговорить себя расслабиться. Он мог бы провести этот вечер так же, как и все остальные. Стоило остаться безучастным, и Кэрол вернулась бы к себе в комнату. Ему не хотелось обижать ее, но если бы он позволил себе ответить, то обидел бы еще сильнее. Ему нечего было дать ей. Так же, как Клементине, хотя и совсем по-другому. Но самая большая разница между тем человеком, которым он был и которым однажды стал, заключалась в том, что теперь он знал о себе правду.
Он был мошенником и лжецом.
В кухне Кэрол подпевала радио. Пока на гриле шипело и потрескивало мясо, она заканчивала колдовать над салатом, не сводя глаз с духовки. Но за суетой и оживлением скрывалась обычная тревога. Несмотря на все ее старания, Энтони так и не раскрывался.
Он пришел к ней прямо от больничной койки Глории и поделился новостью, чего никогда не делал прежде. А она ответила ему тем, что усомнилась в его способностях. Не поверила ему, позволила страху за его жизнь встать между ними. А сейчас было слишком поздно, чтобы вспоминать об этом счастливом миге…
Когда все было готово и стол накрыт, она вошла в гостиную, чтобы позвать Энтони. Он спал. Во сне его лицо выглядело моложе. Оно переставало напоминать маску римского легионера и становилось лицом просто человека. Но сон, который должен был подкрепить человека, казалось, высасывал из него последние силы. Голова его металась, глаза под закрытыми веками блуждали из стороны в сторону.
Она опустилась на колени, изучая его черты. Да, он выглядел моложе, но и печальнее. Что его мучает? Какие страхи, какие воспоминания держат его в своей власти?
— Энтони… — Она прикоснулась к его руке. — Энтони.
Мужчина вздрогнул, его пальцы сжали запястье Кэрол, и она вскрикнула от испуга.
— Клементина?
Кэрол покачала головой.
— Вы спали, Энтони, мне больно!
Казалось, он совершенно сбит с толку.
— Нет… Я не могу…
Она вырвала руку.
— Я не Клементина. Я Кэрол. Вы видели сон.
Его глаза медленно раскрылись. Перед ним стояла ничем не напоминавшая Клементину девушка — живая, трепетная и… обиженная. Он потянулся к ее ладони.
— Простите. Ради Бога, простите. Я видел…
— Что? — Она растирала запястье. — Что вы там видели, черт побери?