Энтони стоял с опущенной головой, пока боль не стала невыносимой. Он выпрямился и шагнул в сторону своего кабинета, когда входная дверь распахнулась настежь и в церковь вошел Габриель.
Из-под распахнутого, несмотря на обильный снегопад, пальто виднелась мятая рубаха, руки были засунуты в карманы джинсов.
— Что скажете, падре? — спросил он.
Впервые Энтони посмотрел на молодого человека сквозь призму собственной боли и увидел перед собой юного странника. Всю жизнь Габриель боролся за существование, и его шедевр вылился из глубин души, измученной нечеловечески трудным детством.
Этот мальчик разбирался в человеческой боли, и внезапно Энтони ощутил с ним такое родство, какого никогда не испытал бы в Изумрудной долине. Он кивком пригласил юного художника присоединиться к нему.
Прежде чем вымолвить слово, священник откашлялся.
— Спасибо. Кажется, очень неплохо. Даже не знаю, что сказать.
— Там вам нравится?
— Нравится. — Он подождал, пока Габриель подойдет поближе, а потом оба принялись разглядывать фреску. — Нет слов, как нравится.
— Мама ходила в церковь и брала меня с собой. Кое-что мне пришлось уточнить в библиотеке, но многое я помню.
— Если хочешь вернуться в церковь, тебе всегда будут здесь рады. Ты знаешь это, правда?
— Я уезжаю. — Юноша сложил руки на груди. — Мама зовет меня к себе. Она уехала, когда я был маленьким, потому что мой старик зверски бил ее. Она хотела забрать меня с собой, но отец сказал, что скорее убьет меня. Он чокнутый. Он бы нашел нас, а она бы не справилась с ним. Но все это время мама присылала мне письма на адрес тетки, и я знал, что она еще любит меня. Сейчас я перерос своего старика, и он боится меня. Наверно, я мог бы уехать и раньше, но не хотел бросать «Мустангов». Понимаете?
— Понимаю. А теперь ты готов?
— Ага. Наверное. Ma хочет отдать меня в художественную школу.
— Судя по этой фреске, ты сам сможешь кое-чему научить тамошних учителей.
— Вы думаете, я справлюсь?
Энтони слышал в голосе юноши сомнение. Габриель никогда не покидал Кейвтауна. Он не знал другой жизни. А юность его прошла в шайке, и без нее он не представлял себе существования.
— Обязательно справишься, — сказал священник. — Глория Макуэн завещала тебе деньги на роспись церкви. Ты знал об этом?
— Я делал это не ради денег.
— Глория хотела бы, чтобы ты ходил в художественную школу. Назовем это стипендией.
— Я скоро уеду.
— Кейвтаун будет тосковать по тебе.
Габриель поднял глаза.
— Сейчас, когда Кентавра больше нет, многое стало по-другому.
Энтони знал, что имеет в виду юноша. Атмосферу в городе изменил не только арест Кентавра, но и то, что «Стая» оказалась непричастна к смерти Рыжегривого. Внезапно обнаружилось, что у двух шаек нет серьезной причины воевать. Соперничество их было не таким долгим, как у ненавидевших друг друга банд, наводнявших большие города. Они бок о бок сидели в школе, вместе играли на детских площадках. Связывавшие их узы были сильнее выдуманных причин для злобы.
Вновь появилась надежда. Крохотная, но все же более осязаемая, чем неделю назад.
— Тюрьмы переполнены, и у судов не доходят руки до таких парней, как этот полуконь-получеловек. Пройдет немного времени, и он вернется, — задумчиво произнес священник. — Как ты думаешь, где он захочет поселиться?
— Кто знает?
— Если к тому времени нам удастся кое-что изменить к лучшему, ему будет здесь неуютно. Он уедет из города.
— В добрый час, падре. — Габриель шутливо похлопал Энтони по руке. — Что до меня, то я еду туда, где мне тоже будет неуютно. Как вы считаете?
— Тебе всюду будет уютно. Только помни, что здесь есть люди, которые верят в тебя. Лишь бы ты верил сам в себя.
— Я думаю, Он верит в меня. — Блудный сын кивком указал на фреску.
— Я тоже так думаю. — Проповедник ожидал вспышки стыда, как бывало всегда, когда он произносил банальности, в которые не верил. Но на сей раз стыда не было. Только пустота, ждавшая, чтобы ее заполнили.
— Может, когда-нибудь я вернусь и увижусь с вами.
Энтони обернулся к нему и улыбнулся самой сердечной из своих улыбок.
— Я буду ждать этого дня.
— Я положила пеленки. Шесть упаковок, но, судя по тому, что рассказывает Сибилла, их хватит не больше чем на неделю. — Кэрол рылась в куче пакетов. — Положила подарки ей и Тимоти. И свитер, который Огаста связала для ребенка. — Она подняла глаза. — Кто бы мог подумать, что моя помощница успевает еще и вязать? Ты можешь представить меня с вязальным крючком?