— Как там Агата?
— Счастлива. А девочки выглядят лучше, чем когда-либо. Она передавала тебе привет.
— А твоя мать?
— Тоже счастлива. Похоже, в первый раз в жизни встретила достойного человека. Думаю, скоро выйдет за него замуж.
— Я рад. Я…
— Энтони, какой нам смысл вести светскую беседу? Ты сам знаешь, мы не сможем жить вместе, как двое друзей. Ты будешь смотреть на меня и вспоминать о своих неудачах. А я буду смотреть на тебя и злиться, что ты так быстро сдался. Будет лучше, если мы расстанемся. Так легче забыть обо всем и покончить с этой историей. — Она обернулась к шкафу и достала вешалку со свитерами.
Он готов был возразить ей сотню раз, но не успел и рта открыть. В дверь церкви кто-то постучал. Энтони решил, что пришел еще один посетитель, решивший поздравить его с праздником.
Ему не хотелось впускать гостя; хотелось выйти в дверь и уйти куда глаза глядят. Слова Кэрол убили в нем всякую надежду на то, что им удастся спасти хотя бы остатки их отношений.
Тем не менее он открыл дверь и обнаружил на пороге Джеймса. В эту минуту падре был менее всего склонен к терпению и гостеприимству, но месяцы работы, проделанной именно для этой цели, нельзя было пустить насмарку. Раз парень пришел, его следовало выслушать, забыв о личных переживаниях.
— Хелло, Джеймс, — святой отец сделал шаг назад и жестом пригласил его войти, высматривая, нет ли кого у юноши за спиной. — Ты был на складе? Мне показалось, что я тебя видел.
— Я был там.
Пастор закрыл дверь.
— Садись. С чем пришел? — Энтони смягчил голос, садясь на диван и показывая этим, что он весь внимание.
Гость не сел. Он снял с головы кепку и принялся теребить ее в руках, оглядывая комнату.
— Нет никого чужого?
— Нет. — Через несколько минут, когда Кэрол окончательно уйдет из его жизни, так и будет. Энтони видел, что жена прикрыла дверь, но неплотно. Сквозь щель виднелся ее мелькавший взад и вперед зеленый свитер. Она продолжала расхаживать по спальне, укладывая чемоданы.
— Почему вы это делаете?
Внимание праведника привлек тон Джеймса.
— Я не совсем понимаю, о чем ты спрашиваешь.
— Кто вас позвал? Бог?
— Когда-то я так думал.
— А сейчас вы в этом не уверены?
— Есть много вещей, в которых я не уверен. Но я уверен в том, что в этой церкви мы творим добро. И в том, что сегодняшний вечер — это тоже добро.
— Откуда вы знаете?
Это был хороший вопрос.
— Я чувствую. Я смотрю по сторонам и вижу, что мои дела никому не приносят зла, слышу, как многие говорят, что их жизнь изменилась к лучшему.
— Вы смотрите по сторонам. — Парень расхаживал по комнате, теребя кепку. — Это все, что вы можете сказать?
— Поверь, я дорого дал бы, чтобы ответить лучше.
— Вы ведь верили в Бога. В Иисуса. — Это было не вопросом, а утверждением.
Энтони кивнул.
— Да.
— Я тоже. Когда был мальчишкой.
Падре не стал говорить, что во многом Джеймс им и остался.
— И что же заставило тебя потерять веру? Ты сам?
— Я вырос!
— На улицах, полных насилия. В бандитском квартале. Здесь не так уж много места для Иисуса. Как ты думаешь?
— Вы ничего не знаете о здешней жизни. Вы жили в других местах.
— Ты прав, Джеймс. Я знаю ее хуже тебя.
— Когда я был маленьким, мама брала меня с собой в церковь. Там говорили о том, как крепко Бог любит меня. Всю эту чушь про Иисуса. А в это время другие парни тащили приемники из машин и толкали товар прямо на паперти.
«Толкать товар» означало торговать наркотиками. Энтони знал, что это было любимым воскресным развлечением жителей Пещер.
— Продолжай.
— Когда мне исполнилось одиннадцать лет, двоюродный брат сказал, что я должен стать «Мустангом». По-другому и быть не могло. Но меня не приняли, потому что считали слишком маленьким. Я готовился к этому несколько лет. Я болтался с шайкой, но не все время. Ровно столько, чтобы они привыкли считать меня своим.
Внимание Энтони раздваивалось. Он видел, как за дверью двигается Кэрол. Кажется, она не торопилась собирать чемоданы. Она слишком тактична, чтобы прервать их беседу с гостем. Она подождет ухода юноши, а потом уйдет сама.
— Когда мне стукнуло шестнадцать, настало время «заскочить», — продолжал Джеймс. — Падре, вы знаете, что значит «заскочить»?
— Нет.
— Ты должен сделать что-нибудь плохое. Должен доказать, что ты достаточно плох, чтобы стать «Мустангом».
«Заскакивание» было чем-то вроде посвятительного обряда, официального признания мальчика полноправным членом клана.
— Значит, тебе нужно было сделать что-то, чтобы доказать, что ты мужчина, достойный приема в банду?