— Мне велели что-нибудь украсть. — Он плюхнулся на край дивана, но сел как можно дальше от хозяина. — Как вы думаете, можно сделать что-нибудь плохое, а потом заслужить прощение?
Энтони понял, что начинается исповедь. Он обратился в слух.
— Я верю в это всем сердцем.
— Но вы ведь не верите в Бога.
— Я не верю во многое, но прощение существует.
Казалось, это удовлетворило Джеймса.
— В тот вечер, когда я должен был «заскочить», со мной было еще двое. Нас позвали, велели украсть у кого-нибудь кошелек и принести его. Они забрали у нас все деньги, чтобы мы смогли вернуться домой только пешком, если ничего не украдем. Затем один из «братьев» увез нас из города. — Он умолк.
Энтони пытался подбодрить его.
— Вы боялись?
Джеймс не смотрел на священника.
— Место, в которое нас привезли, вы знаете. Это Изумрудная долина.
Казалось, в комнате повеяло холодом. Энтони застыл, боясь услышать продолжение и боясь не услышать его.
— Вы ведь когда-то там жили, — сказал юноша.
— Да. — Падре прикинул возраст Джеймса. В тот вечер, о котором он рассказывал, ему было шестнадцать. Теперь ему было девятнадцать. Три года назад. Три года…
— Нас высадили в центре городка. Я пошел в одну сторону, остальные в другую. Я так и не знаю, куда. Вечер был холодный, а одет я был не слишком тепло. Я ходил по улицам. Все, что мне было нужно, это украсть кошелек и убраться оттуда. Изумрудная долина — такое место, где копы не спускают с тебя глаз. Особенно если ты черный.
— Да.
— Я увидел на холме церковь.
Энтони наклонился вперед и обхватил голову руками. Он услышал, как скрипнул диван, и понял, что Джеймс снова принялся мерить шагами комнату.
— Продолжай, — тихо сказал он.
— Я увидел церковь, но не собирался идти туда, потому что было уже поздно, а на стоянке не было ни одной машины. И вдруг с дороги свернул автомобиль. Я увидел, что за рулем сидит женщина, и понял, что нашел свою цель.
— Ты не хотел убивать ее, правда? — выдавил из себя падре. Оказывается, какая-то часть его мозга еще сохраняла благоразумие.
— Я подошел к дверям раньше, чем она. Все, чего я хотел, был ее бумажник. Просто кошелек. Я сказал ей это, но она не слушала, пыталась оттолкнуть меня, а потом открыла рот, словно хотела закричать. Я не мог позволить ей кричать, знал, что через секунду здесь будут копы. Я сильно толкнул ее, чтобы она замолчала. Женщина упала на спину. Она не ожидала, что я толкну ее.
— Несчастная ударилась головой и умерла.
— Об этом мне стало известно только на следующий день. Я взял ее бумажник и побежал изо всех сил. Потом я долго шел и наконец сел на автобус. Когда я вернулся в Пещеры, то отдал кошелек нашему главному. Документы он выкинул, деньги забрал себе, а я стал «мустангом».
Энтони поднял голову.
— А на следующий день я узнал, что она умерла. Я убил ее. — Джеймс крутил в руках кепку.
Падре пристально смотрел на него. Убийца Клементины был в его руках. Он пришел по собственной воле, совершив первый важный шаг в жизни. Шаг, подлинный смысл которого станет ясен когда-нибудь потом.
Его жену убил этот сукин сын.
Энтони душил гнев. Все инстинкты нашептывали ему одно: месть. Самосуд. Убийца заслуживал наказания. Высокий, сильный, он больше не был мальчиком. Кровь прихлынула к кончикам пальцев падре. Руки чесались от желания убить Джеймса.
Юноша стоял с таким видом, словно ждал наказания. В нем было покаянное спокойствие, величие праведника, снявшего грех с души, и в то же время что-то другое, чему не было названия.
— Почему ты решил рассказать об этом именно мне? — спросил Энтони.
— Я не знал, к кому еще мог пойти.
Хэкворт закрыл глаза. Красное облако гнева заполняло комнату, рассеивая темноту, которая помогла бы успокоиться. Ярость заливала его с головой, угрожая задушить.
Перед ним стояла Клементина — такая, какой была в день их свадьбы. Сияющая от радости новобрачная, которой предстояла целая жизнь. Такая, какой он видел ее в окне сельского домика на Рождество. Счастливое лицо, полное безмятежного спокойствия. Такая, какой она была в миллионе других случаев, за исключением тех, о которых он позволил себе забыть.
И за молитвой. Дочь епископа, религиозное чувство которой было живым и бесспорным. Она верила в Бога. Вера ее была непоколебима.
А его вера в Бога поколебалась. Но он сказал покаявшемуся, что верит в прощение. Клементина тоже верила в прощение… Он открыл глаза, не зная, сколько прошло времени. Джеймс все еще молча стоял перед ним и чего-то ждал. Молодой человек, жизнь которого могла быть наполнена смыслом, а теперь колебалась на краю пропасти. Молодой человек с такими задатками…