Энтони протянул руку. Джеймс судорожно сглотнул, а затем стиснул ее. На глаза юноши навернулись слезы. Ответные слезы наполнили глаза падре. Гость опустился на диван, и они долго молча сидели бок о бок.
А в спальне на краю кровати замерла Кэрол и плакала. В маленькой квартирке было трудно уединиться. Она слышала исповедь и поняла, что женщина, которую убил Джеймс, была Клементиной. Ей было ясно, что собственные скорбь и гнев ничего не значат по сравнению с чувствами, охватившими Энтони. После ухода парня она подойдет к супругу и утешит его, как сможет. Ах да, это теперь невозможно…
Когда за недобрым гостем хлопнула дверь, Кэрол умылась и закончила собирать вещи. Дав мужу побыть одному еще несколько минут, она открыла дверь спальни.
Он сидел, спрятав лицо в ладони. От этой картины у женщины дрогнуло сердце, но она заставила себя поднять чемоданы и шагнуть к выходу.
— Я все слышала, — тихо сказала она.
— Он убил Клементину.
— Я знаю. — Она поставила чемоданы. — Ты отправишь его в полицию?
Энтони поднял измученные глаза.
— Нет.
— Нет?
— Джеймс не Кентавр. Он три года страдал из-за того, что сделал.
— Убил женщину.
— Он не собирался убивать ее, даже не собирался причинять ей вред. Он оказался втянутым в то, что было выше его сил. — Муж поднялся. — Он пришел ко мне, зная, что я могу сообщить в полицию. Я думаю, он хотел, чтобы его наказал кто-нибудь другой. С той ночи он наказывал сам себя. Но стоило отправить его в тюрьму — а я вижу, что он был готов к этому, — и больше никто не сумел бы достучаться до него. Сейчас он доступен чувствам. Он сделал первый шаг к новой жизни. Я не собираюсь останавливать его на пороге.
— Значит, ему придется уехать?
— Нет. Когда я приду в себя, то поговорю с ним. Мы вдвоем решим, что ему делать. Может быть, поступить в какую-нибудь из городских служб. Может быть, вернуться в школу. Я должен убедиться, что он на правильном пути.
Она кивнула. Святой отец был справедливее и добрее всех на свете. Он подошел к Кэрол. Заглянув мужу в глаза, она увидела, как ему тяжело. И еще кое-что.
— Ты простил его, да?
Энтони прислушался к себе. Его все еще переполняли гнев и невыразимая боль. Смерть Клементины обездолила не только его, но и весь мир, нуждавшийся в ее доброте и нежности. Но Кэрол спрашивала не о том.
— Простил, — сказал Энтони, всей душой чувствуя, что говорит правду.
В глазах женщины сверкали слезы. Перед ней стоял рыцарь. Благородный герой во всех отношениях.
Кроме одного.
— Значит, ты лучше самого Бога? — Она открыла дверь и подняла чемоданы.
Супруг уставился на нее. Он был так переполнен эмоциями — вернее, целым шквалом эмоций, — что с трудом говорил. Он схватил жену за плечо и заставил остановиться.
— Черт побери, что это должно значить? — тихо и гневно спросил Энтони.
Кэрол обернулась и посмотрела на него.
— Ты можешь простить Джеймса, но не веришь, что Бог может простить тебя. Разве это не делает тебя лучше, чем Он? Ты всегда упрекал себя в гордыне. Раньше я не представляла себе, как далеко это зашло.
Он уронил руку. Непереносимая боль заставила исказиться его лицо. А затем оно снова стало бесстрастным. Как всегда. Кэрол спустилась по лестнице и вышла на улицу.
Глава 15
Однажды ночью незадолго до Пасхи в церковь снова залез бездомный. Когда утром Энтони спустился вниз, он увидел бродягу, стоявшего у фрески Габриеля.
Роспись освещало весеннее солнце. В его лучах старик казался еще более грязным и жалким.
— Эта картина нравится тебе больше, чем та, что висит в алтаре? — спросил пастор, становясь рядом.
— Я все еще не понимаю, что ты делаешь в Пещерах.
Энтони скрестил руки на груди.
— Я тоже спрашивал себя об этом. Не раз и не два.
— Кто звал тебя сюда?
Святой отец задумался над вопросом.
— Думаю, я пришел сюда за тем, что могли дать мне в этом месте.
Старик хмыкнул.
— Кому нужна эта дыра?
— Мне нужна, — ответил пастор.
— Ты такой же чокнутый, как тот, кто нарисовал это.
— Надеюсь. — Энтони улыбнулся незваному гостю. — Я знаю, ты не берешь милостыню, но по средам мы устраиваем ужины…
— Ты уже говорил об этом.
— Я помню. Однако надеюсь, что на этот раз ты присоединишься к нам. Ты долго жил на этих улицах. Думаю, ты мог бы многое нам рассказать.
Глаза старика прищурились.
— О чем?
— О главном. О том, что нужно сделать для Пещер. Ты знаешь это лучше, чем кто-нибудь другой.