Следуя за алькальдом, они прошли по мокрой палубе в ту часть, где торчала будка паромщика. Зашли за неё. Ветер с этой стороны чувствовался гораздо сильней.
— Встань вон там, — велел алькальд Игнасио Пересу.
— Вот сюда?
— Отойди ещё на шаг.
— Сюда?
Игнасио Перес встал почти на самом краю палубы, там где не было ограждения. За рубкой его не могли видеть из пассажирской части судна. Да никто и не стал бы смотреть в эту сторону — лицом к ветру.
— Да, стой там, — сказал Аурелио Домингес. — Повернись ко мне.
Снова полил дождь — зло, шумно и неудержимо. Дождевые струи хлестали Игнасио Переса по лицу, но он не счёл возможным отвернуться и неотрывно смотрел на карабинеров и сердитого алькальда. Он подумал, что дождь пошёл очень кстати, что он на руку алькальду, потому что за таким шумом звука выстрела никто не услышит, как не услышит его и сам Игнасио Перес.
Аурелио Домингес посмотрел на карабинеров.
— Ты! — сказал он, указав на того, что был с родинкой на щеке. — Как тебя?
— Альберто Мансека, сеньор.
Вид у карабинера был несчастный; весь промокший, юнец дрожал на ветру и опасливо поглядывал то на алькальда, то на Игнасио Переса. Наверно, он начал что-то смутно подозревать: зачем это, думал он, мы пришли сюда? Что у старика на уме?
— Давай, Альберто, сынок, приведи приговор в исполнение, — сказал Аурелио Домингес.
— Что? — не понял карабинер.
— Расстреляй ублюдка, вот что! — почти закричал алькальд.
Карабинер вздрогнул и испуганно глянул на своего товарища. Потом на алькальда.
— Но почему я, сеньор? — произнёс он наконец. — Почему не Хуанито? Он стреляет лучше меня. Гораздо лучше меня, сеньор, поверьте!
— Давай, сукин ты сын! — разъярился алькальд. — Исполни закон! Будь мужчиной. А не паршивым недоноском. Чтобы твоему отцу не пришлось краснеть за тебя на старости лет.
— Но почему я, сеньор? — чуть не плача канючил Альберто Мансека. — Может быть, мы хотя бы вдвоём…
Игнасио Перес улыбнулся. А Хуанито покраснел и испуганно глядел на алькальда: как бы тот и вправду не решил, что с его, Хуана, помощью дело пойдёт лучше. Но Алькальд не сводил глаз с Альберто и готов был, кажется, пойти до конца и во что бы то ни стало заставить этого юнца убить Игнасио Переса. Не хватало ещё, чтобы ему возражал какой-то щенок и чтобы из-за него он, алькальд, менял свои решения!
— Стреляй, сукин сын! — рявкнул он.
Альберто Мансека неуверенно поднял карабин. Руки его дрожали. Ствол гулял от плеча до плеча Игнасио Переса. Игнасио Перес видел, как разбиваются об него дождевые капли. Чувствовал, каким холодом тянет из его чёрной зеницы. Если Альберто сейчас выстрелит, может и не попасть, подумал Игнасио Перес. Но попадёт он или не попадёт, нужно падать за борт. С такого небольшого расстояния пуля наверняка пройдёт навылет. Возле плеча, например. Если повезёт, останусь жив, думал Игнасио Перес. Ведь не станут же они вылавливать меня из воды и расстреливать ещё раз. Только бы не потерять сознание и не пойти сразу ко дну, тем более, что руки связаны… Он специально поставил меня впереди, чтобы тело затащило под паром, думал Игнасио Перес. Ничего, только бы не попали в голову, тогда всё, может быть, обойдётся… Но жалеть я не хочу, думал Игнасио Перес. Нет, я не хочу жалеть, о том, что сделал. Не стану жалеть о том, что во всём признался, и пусть Аурелио Домингес будет неправ. А в том, что убил эту сволочь я и в аду не раскаюсь.
Альберто Мансека долго возился с затвором — всё никак не мог его отвести, мокрые пальцы раз за разом соскальзывали с рукояти. Наконец ему удалось дослать патрон. Он постоял немного, словно вспоминал, что надо делать дальше. Потом неуверенно зажмурил один глаз. Дрожащий палец его лёг на спусковой крючок…
Но выстрелить он, кажется, не успел, да, наверняка не успел, потому что в этот момент что-то в пароме заскрежетало, загрохотало, зазвенело, двигатель захлебнулся, паром дёрнулся так, что большинство стоящих повалилось на мокрый от дождя пол. Загремел, падая с табуретов, гроб; из него показалась голова покойника, будто он удивлённо выглядывал из своего прибежища и хотел спросить, что случилось. Закричали женщины. Кто-то с шумом повалился в воду. С лязгом и льдистым гудением лопнула цепь, вдоль которой паром двигался от берега к берегу. Взметнулась поперёк реки полоса брызг, словно по воде хлестнула плеть разгневанного господа бога. Паром на мгновение замер, как будто раздумывая, как быть дальше. Но придумать он ничего так и не успел, потому что стремительное течение подхватило его, развернуло и понесло вниз — к водопаду Маракуан.