Очутившись на площадке, злодей не сразу принялся за свое страшное дело.
– Сядь-ка, посиди напоследок, – бормотал он, усаживая бесчувственного Кобылкина на откидную скамейку.
Оставив свою жертву, Квель перепрыгнул на площадку соседнего вагона и, приоткрыв дверь, заглянул вовнутрь. В вагоне никого не было.
– Ну, теперь раз-два, и все будет благополучно, – прошептал он, возвращаясь назад. – Полезай-ка, братец! – приподнял он Кобылкина. – Сам виноват, зачем в чужие дела нос суешь.
Квель рукой откинул подвижной барьер площадки.
Поезд мчался, и в грохоте его тонули все звуки: и свист ветра, и шум деревьев, и, наконец, слабый страдальческий стон, вдруг вырвавшийся из груди несчастного.
– А, просыпаться на морозе начинаешь! – фыркнул убийца. – Тогда поспешим… Нет, не сюда, не сбоку, а под колеса прямо… так вернее будет!
Квель присел и поднял свою жертву, но в это мгновение сильный толчок в спину сбил его самого с площадки. Он выпустил Кобылкина, так что тот отлетел далеко в сторону, но сам при падении сумел ухватиться за ступеньку и повис в воздухе.
– На помощь, помогите! – раздался его отчаянный вопль.
На площадке всего лишь на мгновение вспыхнул огонек спички, но, как ни слаб он был, Квель ясно увидел склонившееся над ним бледное лицо Куделинского.
– Станислав!… Ты… меня! – в ужасе, не веря своим глазам, закричал он. – Станислав! Спаси… руку!…
Никто ему не ответил.
– А, ты так! – крикнул Квель. – Хорошо же!
Он сделал нечеловеческое усилие, чуть-чуть приподнялся и стал коленом на нижнюю ступеньку вагона.
Теперь он почувствовал себя спасенным, так как, пользуясь точкой опоры, легко мог взобраться на площадку. Но несколько пережитых им страшных секунд истощили его силы, и он не мог без отдыха сделать последнее спасительное для себя движение. Когда же он захотел подняться, что-то со страшной силой ударило и сорвало его с подножки. Поезд вихрем пролетел мимо одной из станций, на которой по расписанию не назначено было остановки, и Квеля сшибло краем платформы.
Как раз в это время на площадке заблестел огонек. Это неугомонный Гребнев, беспокоившийся, как бы чего не случилось с замеченными им нетрезвыми пассажирами, пошел взглянуть на них.
Он сразу успокоился, увидав приткнувшегося в углу пьяненького.
– Эй, земляк, – ткнул он его в плечо.
– Пошел прочь! – прорычал тот.
– Прочухался? – засмеялся Гребнев. – А товарищ твой где?
– Тут где-нибудь… никуда не делся…
– То-то „тут“! К Ушакам идем; там вам слезать.
– Без тебя знаем, – последовал ответ, – слезем, когда нужно будет…
– Ну, смотри же, не проворонь станции, не то вдвое до Тосны заплатишь!…
Успокоенный Гребнев пошел дальше.
XX
Дерзко задуманный план устранения Кобылкина, как чаще всего бывает в жизни, удался, по крайней мере с внешней стороны, именно потому, что он был неимоверно дерзок. Драма, разыгравшаяся под грохот поезда, осталась известной лишь тем, кто принимал в ней участие.
Кондуктор Гребнев и не заметил даже, что в Ушаках сошел с поезда только один из любанских пассажиров, другого же – бородача – нигде не было видно. Он придал всей этой истории столь малое значение, что даже не сообщил о «пьяненьких» старшему.
Да и немудрено было. Ни от одного из дорожных сторожей не было получено донесения о каких бы то ни было происшествиях на их дистанциях. Двое сброшенных с поезда людей канули без следа, и даже слуха не было о том, что найдены их трупы.
Так промелькнули дни, недели, прошел целый месяц.
Граф и графиня Нейгоф вернулись в Петербург.
– Однако Настя выказала вкус! – сказала вскоре после приезда графиня, любуясь новой, изящно обставленной квартирой.
– Тебе нравится? – спросил Михаил Андреевич.
– Ну не совсем. Я, конечно, все это переделаю по-своему, но пока все-таки недурно.
Настя сияла, слушая похвалы своей госпожи.
– Да я уж, ваше сиятельство, старалась, как могла, – рассыпалась она.
– Спасибо, Настя! – ответила Софья. – Скажи, никто нас не спрашивал?
– Никто, ваше сиятельство.
– За все время, пока нас не было?
– Так точно… Станислав Федорович, господин Куделинский, были, но только один раз.
– Ах, этот Куделинский! – с досадой протянула Софья, заметив, что муж сморщился при упоминании этой фамилии. – Настя, окажите мне услугу!
– Прикажите, ваше сиятел…
– Не называйте меня сиятельством… Это так чопорно для тихой семейной обстановки… Так вот моя просьба: говорите всегда, когда только можно, этому господину Куделинскому, что ни меня, ни графа нет дома… Да, Миша? Ты не имеешь ничего против?