— Шелби великодушен, он легко прощает, — добавил Уолдо.
— Но Шелби ведь ничего не мог поделать, если Дайяне влюбилась в него. — Лора не обращала на двух других присутствовавших в комнате никакого внимания, она объясняла ситуацию мне. — Он, как всегда, был добр, вежлив, внимателен. А Дайяне, бедняжка, росла в доме, где женщин поколачивают. Она никогда раньше… не сталкивалась с джентльменом.
— Черт возьми! — произнес Уолдо.
— Ей хотелось найти нечто лучшее, чем то, что она видела у себя дома. Ее жизнь была ужасно убога. Даже ее имя, как бы глупо это ни звучало, говорило о том, что она стремилась к лучшей жизни.
— Ты разбиваешь мне сердце, — сказал Уолдо.
Лора взяла сигарету. Руки ее дрожали.
— Я не очень отличаюсь от нее. Я тоже приехала в Нью-Йорк, несчастная девушка без друзей, без денег. Люди отнеслись ко мне по-доброму, — она указала сигаретой на Уолдо, — и мне казалось, что я просто в долгу перед такими, как Дайяне. Я была у нее единственной подругой. А Шелби был ее другом.
Все это прозвучало просто и человечно, она стояла ко мне на таком близком расстоянии, что я чувствовал запах ее духов. Я отпрянул.
— Марк, вы ведь мне верите? — спросила она.
— Что это был за ужин в пятницу? Примирение? — спросил я.
— Да-да, примирение, — она улыбнулась. — С вечера в среду до утра в пятницу у меня было отвратительное настроение. Я знала, если не повидаю Дайяне и не скажу, что сожалею о том, что случилось, то испорчу себе весь отдых. Вы считаете меня глупой?
— Мягкотелой недотепой, — сказал Уолдо.
Шелби поднял кочергу только для того, чтобы помешать угли в камине. Нервы мои были напряжены, и каждый раз, когда зажигалась сигарета, мне чудилась угроза насилия. Это потому, что я желал насилия. У меня чесались руки, мне хотелось приложить их к какой-нибудь жирной шее.
Я сделал два шага вперед и оказался вновь рядом с Лорой.
— И именно за ужином вы закурили…
Здесь я остановился. Лицо ее стало белее платья, в котором была похоронена Дайяне.
— Закурила, — прошептала она это слово.
— Закурили трубку мира, — сказал я, — и предложили ей свою квартиру.
— Да, закурила трубку мира, — сказала Лора. Она очнулась. Глаза ее заблестели, щеки порозовели. Своими тонкими сильными пальцами она держала меня за рукав. — Верьте мне, Марк, вы должны мне поверить, что все было в порядке, когда я предложила ей свою квартиру. Пожалуйста, ну пожалуйста, верьте мне.
Шелби не произнес ни слова. Но мне показалось, он улыбался. Уолдо громко рассмеялся и сказал:
— Будь осторожна, Лора, он сыщик.
Ее рука соскользнула с моего рукава.
ГЛАВА IX
В тот вечер я опять ужинал с Уолдо. Спросите меня, почему я это делал. Я и сам задавал себе этот вопрос в ресторане «Золотая ящерица», когда глядел на его толстое лицо, склонившееся над тарелкой супа из ласточкиного гнезда. Шел дождь. Мне было одиноко. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Поговорить о Лоре. Она и Шелби ели бифштекс с картофелем фри. Я тянулся к Уолдо. И страшно боялся потерять его. Я его презирал, и в то же время он восхищал меня. Чем глубже я проникал в эту историю, тем меньше я узнавал сам себя, тем больше я чувствовал себя новичком в этом новом для меня мире.
Ум мой был затуманен. Я двигался куда-то, но, казалось, потерял дорогу. Помню, что задавал себе вопрос, где же следы. Что же это за следы, которые я порой находил! Улыбка — не улика для суда. Нельзя арестовать человека за то, что он дрожал. Карие глаза перехватили взгляд серых глаз, ну и что из этого? Интонация голоса — это то, что умирает вместе с произнесенным словом.
Китаец-официант принес блюдо с яичным рулетом. Уолдо рванулся к нему, как будто он был одним из тех, кто выстаивает очередь за благотворительной похлебкой.
— Так, — сказал он, — и что же вы о ней думаете теперь, когда вы ее увидели?
Я положил себе на тарелку яичного рулета.
— Моя работа состоит в том…
Он закончил фразу за меня:
— …чтобы смотреть фактам в лицо и не иметь своего мнения. Где я это раньше слышал?
Официант принес поднос с накрытыми блюдами. Уолдо досталось блюдо, на котором был выложен кусок свинины с одной стороны, кусок утки — с другой, макароны под куриным соусом с миндалем, сладкие и острые свиные ребрышки рядом с омаром, а китайские равиоли на другом блюде, чтобы не смешивать соусы. За нашим столом разговор прервался, пока он не отведал из каждого блюда, то запивая соком, то пробуя еду без него.
Наконец он остановился, чтобы перевести дыхание, и сказал: