Он выговаривал незнакомые слова довольно чисто, так что, быть может, и русский пришелец из «Керемле» мог бы уловить их настоящее значение.
Лицо Багылая осклабилось улыбкой.
— То — старики, самые умники, а есть и молодые. В нашем городе есть молодые: якуты, эвены, русские, всякие есть. Они медвежата для старых медведей, а имя такое же: «кам…», «ком…», «камчом…», «камчомол».
Одуны устали слушать непонятные слова.
— Будет тебе: кам, ком. Ты толком скажи, что у вас было? Кого забрали? Чемпана забрали, другие как? И как это вышло, скажи.
— Приехали такие молодые, в шапках горшками, рожнами, кожаные куртки, сапоги, и лица безбородые, вроде как у нас, ни одного бородатого. Бритые усы. Один был якут настоящий. Говорил по-якутски, совсем как настоящий «житель». Но только и этот якут особенный.
Приехали, заехали в улусную управу, к Лупандину. Лупандин, вы знаете, писарь толстый такой, напился нашей крови, как клещ, его взяли, вышибли из дома: «поди вон», говорят. Наутро собрали суглан[7], и сначала по-старому пошло, скотистые люди пришли, тойоны-князьцы[8] собиратели мехов, многооленные торговцы, почтари[9]. Много их, а с ними их братья, приказчики и всякий, кто ест от них и пьет от них. Много пришло, полную управу набили, сесть некуда, стоят. Старым да богатым Лупандин приготовил скамейки. Тут вышел русский начальник, а с ним тот якут.
— Все пришли?
— Да, все стоящие! А тот якут поглядел, кафтаны у них крепкие, шапки у них лисьи, конские сары[10] на ногах. Лица у них толстые, брызнуть хотят.
— Вот они какие, — говорит, — словно быки кормленные.
— Все стоящие, — еще раз сказал Лупандин.
Якут засмеялся и говорит:
— Ну, позовите нестоящих.
А уж там на дворе шум, крик. Откуда-то люди узнали и пришли. Малоскотные люди. Долговые по сену, по быкам, по лошадям. Чужие пастухи-погонщики, чужие косари. Вопят на улице: «Пустите и нас!»
Двух послали к начальнику: Кирика да Микшу. Кирик-то — олений пастух, а Микша — сенокосный человек. Летом заказы берет, а зимой отрабатывает.
— Не слушай этих толстых, — говорят. — Нас тоже послушай.
А начальник говорит:
— Пускать вас некуда, мы лучше сами к вам выйдем.
Вышел, спрашивает:
— Люди, скажите, какая ваша главная обида?
Один кричит:
— Покосы и земли верните, улусные покосы все захватили богачи! Нашим лошадям копытом некуда ударить…
А другие кричат:
— Долги надо скостить, пропадаем от процентов! Что больше платим, то больше остается.
А тут подваливает новая сила: иждивенцы — хумаланы, молодые мальчишки — рабы. И не то якуты, а всякие: наши эвенские есть и ваши одунские, взятые за недоимки.
И женщины, веришь, пришли, и безродные старухи. Кричат:
— Напитайте нас!.. Мы век по веку досыта не ели.
И младшие тоже, молодые продажные сироты. Кричат:
— Оденьте нас! Зимой и летом голые ходим.
И показывают приезжему начальству въявь, как они голые ходят.
Этим рассказом одуны были захвачены. У них накопилось обид не меньше, чем в якутском улусе. Они были его частью, окраиной, самой обиженной, бедной, голодной. И вместе с иждивенцами им тоже хотелось кричать: «Напитайте нас, оденьте нас. Мы век по веку досыта не ели».
— Как дальше было, говори!
— А дальше начальник говорит:
— Надо совет выбирать. Кто у вас прежняя управа? Князьцы — князьцов долой, секретарь — секретаря долой, совет — их совет долой. Новый, наш выбирай. Десять человек. Молодых выбирайте, годных для общественного дела.
Поднялся страшный крик. Толстобрюхие все обозлились, кричат:
— Чемпана выбирай! Лупандина хотим!
А пастухи и сенокосцы кричат:
— Кирика да Микшу, своих хотим поставить!
А иждивенцы кричат:
— Поставьте Петра-старика, он хоть старик, да лучше молодого. Он человек справедливый. Он и для нас оторвет у этих толстобрюхих и масла, и мяса.
— Ну, дальше, — торопили одуны.
— А дальше пошло хуже. Кирик да Микша наскакивают на Чемпана:
— Ты общественный скот продал и почтовых оленей украл.
А Чемпан, такая гадина, пошел напролом, кричит на самого начальника:
— Кто ты такой, мы тебя не знаем! Другие приезжали, к князьям уж всегда уважительные. А ты слушаешь всякую грязь, небывальщину, замаранных людей.
А русский говорит:
— Не знаешь меня, так узнаешь. Кирик да Микша — они правду сказали, тебе это не пройдет даром. Возьмите его!
И двое таких, в суконных рожнах, сразу подхватили Чемпана под руки, потащили в холодную.