… Но на следующий день ему не удалось поехать туда. Утром позвонила мать и дрожащим от волнения голосом попросила приехать к ней на Каширское шоссе.
— Не могу я, мам, — с досадой в голосе сказал Михаил. — На работу, понимаешь, еду устраиваться… Хороший вариант. И неподалеку тут…
— Мишенька, он избил меня! Понимаешь ты, избил! Ты мне сын или нет? Этот подонок, этот нахлебник поднял на меня руку! Намахивался и раньше, а этой ночью… Он избил меня! Кто, кроме тебя, родного сына, может за меня заступиться? — зарыдала мать. — Что же мне, к старику отцу обращаться или за братьями в Ярославль ехать? Тебе-то потом не стыдно будет?
— Хорошо, я приеду, — проворчал Михаил, хотя ехать ему совершенно не хотелось. Еще не хватало ввязываться в драку с этим мерзавцем. Эдик был человеком цветущим, далеко не слабого сложения, к тому же к нему и на квартиру и на дачу порой заезжали люди весьма сомнительные, с явно выраженной уголовной внешностью… Но делать-то ничего не оставалось. Не отказывать же матери? Стыдно, не стыдно, все это пустая болтовня, зато он знал, что у неё осталось ещё немало деньжат, не так уж она глупа, чтобы все разбазарить с этим подонком… А если он не приедет, черта с два ему что перепадет… Работенка эта и высокая зарплата ещё вилами на воде писаны, а мамашины деньги живые, настоящие…
… И он сел на машину и поехал к матери… На развилке Варшавского и Каширского шоссе, печально известном всем водителям месте, попал в чудовищную пробку, и его машину поцарапал какой-то грузовик. Михаил выскочил из машины и с истерическим криком бросился к водителю грузовика, намереваясь броситься в драку. Но открылась дверца «КАМАЗа» и оттуда вылез парняга в куртке. С блинообразной рожи с конопушками глядели на Михаила оловянные глазенки. А кулачья были больше, чем голова. Драться с ним было равно самоубийству. Михаил сразу сник и бросился искать гаишника…
… Инцидент был исчерпан только через час, парняга, глупо улыбаясь, обещал возместить ущерб, и Михаил на поцарапанной машине продолжил свой скорбный путь. Но тут же убедился в справедливости пословицы, что нет худа без добра… За время, пока Михаил выяснял отношения с конопатым парнягой, мать успела помириться с Эдиком. А точнее, Эдик с ней, вовремя сообразивший, что перегнул палку и ссориться с богатенькой вдовушкой ему совершенно ни к чему…
— Он извинился, — шепнула мать, открывая сыну дверь. — Он горяч, но отходчив…
У Михаила отлегло от сердца. Вступать в конфликт с Эдиком уже было не нужно. И это мигом подняло ему настроение, упавшее из-за инцидента на дороге и отвратительной вмятине на левом крыле «девятки». Он так вдохновился, что стал для виду разыгрывать роль сурового материнского заступника. Нахмурил свои черные брови и сделал решительный шаг в комнату, постаравшись придать своему лицу максимально грозный вид.
За столом перед традиционной бутылкой коньяка сидел черноволосый Эдик в белой футболке. Своим черным как смородинки глазенкам он умудрился придать виноватый блеск.
— Что тут у вас происходит? — мрачно спросил Михаил.
— Да так…, — развел волосатыми руками Эдик. — Понимаешь… Я был не прав… Я просто невыдержанный человек, просто неврастеник, Миш, — ослепительно улыбнулся белыми зубами Эдик и тут же потупил глаза. — Я очень люблю твою мать, дорогую нашу Верочку… Мне с ней так хорошо. И ей тоже со мной хорошо… — Он томным взглядом одарил годящуюся ему в матери любовницу. — Но мы оба очень нервные, вспыльчивые… Я сам не знаю, как все это могло получиться… Ну прости меня, Верочка, говорю в который раз, теперь при твоем родном сыне… Как я мог так поступить, до сих пор не пойму…
— Ладно, проехало, — махнула рукой мать, снисходительно улыбаясь. — Выпьем мировую… Я на бюллетене, сынок, отдыхаем сегодня после стресса. Садись с нами.
— Вас не разберешь, — пробасил Михаил, до ужаса довольный тем, что не пришлось связываться со скользким как змея и вызывающим опасение Эдиком. Радость просто таки распирала его впалую грудь. Михаил был вообще довольно труслив от природы, дрался плохо и страсть как не любил никаких выясняловок… И больше всего на свете боялся попасть в такую ситуацию, что будет вынужден защищать близкого человека… И пока Бог миловал, пронесло и на этот раз…
— Давай, Миш, садись, я налью тебе, — проворковал Эдик, и Михаил, продолжая мрачно глядеть на обоих, снизошел и сел…
… Пьянка получилась грандиозная… Ехать на машине уже никуда было нельзя, и Михаил остался ночевать. Наутро они стали опохмеляться. Мать постоянно целовалась с Эдиком, ходила полуголая и вела себя крайне непристойно. Но Михаилу все это было просто противно, никакой обиды и ревности он не испытывал ни в малейшей степени.
— Мой Эдичка такой хороший, — ворковала мать, сидя у любовника на коленях, обнажая свою толстую ляжку и пытаясь дотянуться губами до его могучей шеи. Эдик плотоядно улыбался, громко сопел и, не стесняясь Михаила, откровенно лапал её. А Михаил все подливал и подливал себе холодного пива.
— Ну, Миша… А как у тебя обстоят дела с этой… твоей… как её, забыла? — спросила равнодушным голосом мать.
Михаил скривился от неуместности этого вопроса. И зачем она это спросила? Он-то, вроде бы, не лезет в их дела…
— Нормально, нормально, — отмахнулся он.
— А вообще-то, скажу честно, она мне не нравится, грубовата очень и прямолинейна. Я давно тебе говорила, Мишенька, она тебе не пара, ты уж извини…
— Но ты же её видела всего два раза в жизни…, — возразил Михаил. Ему было неприятно, когда мать говорила о ней плохо. Не ей бы это говорить…
— Ничего, мне и двух раз вполне достаточно. Я умею разбираться в людях, — мурлыкала мать, закатывая глаза и томно глядя на Эдичку.
«Это я вижу», — мрачно подумал Михаил, глядя на одиозную парочку, но от её напоминания настроение мигом испортилось. Он встал и встряхнул волосами, словно к ним прилипла какая-то мерзость.
— Поеду я… Задержался тут… у вас…, — закашлялся он.
Мать и Эдик обрадовались, так как он явно мешал их любовной идиллии, которой они намеревались предаться, но для виду стали уговаривать его остаться еще. Но ему стало до того противно, что он не мог находиться здесь ни минуты. И зачем только мать это сказала? Какой контраст! Эта гнусная омерзительная парочка , и о н а , любящая его, преданная ему, которую он послал на аборт, и которая выгнала его вон. Он давно понял, что не любит свою новую женщину, просто не привык быть один, поэтому и поддерживал с ней отношения. А теперь она ещё и оказалась так полезна.