— Это лучше Большого никто не сделает, — сказал Живоглот.
— Пускай, пускай, можно, можно, — согласился Гнедой. — У него ни стыда, ни совести, ни комплексов и в помине нет… Удачная кандидатура. Комару десять штук, у него работа тонкая, ну а Большому подкинешь, сколько найдешь нужным, ну, штуки две, от силы три, не больше, ну а остальное… — Он развел красивыми холеными руками с золотыми перстнями на пальцах. — В наш общак… По-моему, я правильно рассудил, никто в обиде не будет, ни я, ни ты, ни этот самый Лычкин…
Живоглот и не думал возражать, ибо возражать Гнедому было совершенно невозможно. Хотя сам он был не против вообще избавиться от Лычкина, как от опасного свидетеля. Но раз босс сказал, пусть так и будет…
— Когда должен приехать в Москву этот Дмитриев? — спросил напоследок Гнедой.
— Скоро уже, двенадцатого февраля.
— Так готовьтесь к встрече, готовьтесь. Что вам мешает? Если какие вопросы, звони, помогу. Но постарайся решить все сам, ты парень толковый, я на тебя надеюсь. Ладно, дружище, ступай, пожалуй, я что-то плохо себя чувствую. Люсенька, солнышко, проводи нашего гостя! — елейным голосом прокричал он.
…Когда Живоглот вышел на весенний воздух, он обнаружил, что Большой уничтожает очередную, непонятно какую по счету бутылку «Пльзеня».
— Поехали! — рявкнул он, непонятно от чего испытывая сильное раздражение.
А тем временем Гнедой посадил Люсеньку на колени и стал лезть ей своими холеным пальцами под юбку.
— Вы знаете, Евгений Петрович, этот страшный черный человек с татуировками на руках выпил десять бутылок пива, — вытаращив глаза, шепнула ему на ухо Люська.
— Ну и не переживай, у нас хватит пива для всякого быдла, — спокойно ответил Гнедой, поднимаясь пальцами все выше и выше. Люська слегка застонала, предвкушая наслаждение. — Сейчас выедут за территорию, сбегает в лесочек, и все — ни в одном глазу. В голове-то пусто, только на кишечник и мочевой пузырь и работает. Дешевизна души, дорогая моя, низость помыслов, — решил он блеснуть афоризмом. — Однако, что бы мы делали без таких, с позволения сказать, людей? Выпей вот бокал шампанского, да пошли в спальню, там как-то благороднее всем этим заниматься…
6.
— Здравствуйте, Алексей Николаевич, — улыбался Кондратьеву невзрачный человечек неопределенного возраста в помятом, засыпанном перхотью, сером костюмчике и старомодных войлочных ботинках. — Я из Западносибирского торгового треста. Моя фамилия Пирогов. Илья Николаевич Пирогов. Слышали, наверное обо мне от Бориса Викторовича? Мы с ним большие друзья и партнеры по пульке. Приехал за получением новой партии продуктов. Знаете, Алексей Николаевич, у нас в Западной Сибири ваши продукты идут просто нарасхват. Сами понимаете, что такое баночная ветчина и тушенка для нефтяников. Какая для нас удача, что мы на вас вышли, вернее вы на нас, — поправился он.
— Здравствуйте, — улыбнулся и Кондратьев. Дмитриев и впрямь говорил ему в приватной беседе, в которой принимал участие и Лычкин, о своем приятеле и сослуживце Пирогове. Они спорили с Михаилом о тонкостях преферанса, а Алексей, слушал, ровным счетом ничего не понимая. — Вы точны до предела. Сказали, приедете двенадцатого февраля, и как штык…
— Да в нашем деле, Алексей Николаевич, неточность — главный враг. Понимаете, в прежние времена никто не выполнял обязательств друг перед другом, потому что все было общее, то есть, ничье. Теперь же появились хозяева. И люди, работая на себя, на свое благосостояние, тем самым приносят большую пользу людям. Вот, например, мы с вами кормим, и неплохо кормим людей, находящихся на боевом посту, работающих в экстремальных условиях. Как же можно подводить их и наносить материальный ущерб себе? Это все равно, извините, что плевать против ветра…
— А почему не приехал Борис Викторович? — поинтересовался Кондратьев.
— Борис Викторович перед самым вылетом немного приболел. Разве он вам не говорил тогда, в декабре, что у него нелады с печенью? Да вы сами могли бы обратить внимание, какие у него желтые глаза… Я очень беспокоюсь за его здоровье, ему бы на курорт, а он все работает, работает… — Пирогов обеими пятернями взлохматил свои торчащие в разные стороны жиденькие волосики, а затем подавил себе ладонями виски. — Я и сам-то неважнецки себя чувствую, виски вот что-то ломит, видимо, к перемене погоды, — добавил он. — Февраль — очень опасное время для не совсем здоровых людей…
— Да, да, что-то припоминаю, — сказал Кондратьев. — Точно, жаловался он на печень…
— А разве вам не звонил Добродеев? Не предупредил, что мы приедем в назначенный день и вместо Дмитриева приеду я, Пирогов?
— Нет, не звонил. Да и ладно, давайте документы и приступим к делу.
Пирогов вытащил из кейса доверенность на имя Пирогова Ильи Николаевича и копию платежки, заверенной Сибнефтебанком. Кондратьев стал внимательно изучать документы.