— Сто двадцать пять тысяч перевели, — не верил своим глазам Кондратьев, читая копию платежки.
— Как договаривались, так и перевели, — гордо заявил Пирогов. — У нас серьезная компания, крупными делами ворочаем, по-сибирски, с размахом…
— Тогда поехали на склад, — весело произнес Кондратьев. — Транспорта-то хватит все вывезти? Много будет товара…
— Обижаете, господин директор, — улыбался Пирогов. — У нас все предусмотрено и рассчитано до мелочей…
… Через два часа фуры с продуктами покинули территорию склада. В первой машине сидел рядом с хмурым водителем радостный Пирогов в нахлобученной на глаза норковой ушанке и махал рукой стоявшему около склада Кондратьеву.
— Спасибо вам, Алексей Николаевич! — крикнул он. — Удачи вам в вашем благородном труде на благо Отечества!
— Вам спасибо! — отвечал Кондратьев. — Приезжайте еще!
— Непременно, непременно приедем! — ещё радостнее улыбался Пирогов. И только когда машина отъехала на некоторое расстояние, он расхохотался. Его просто распирало от хохота. Мрачный водила, который ровным счетом ничего не понимал, глядел на него с изумлением.
— Припадок у меня, — объяснил лже-Пирогов. — Понимаешь ты, водила, припадок смеха. Болезнь такая есть, не помню только, как по научному. А ты давай, знай, на газ жми, да баранку крути… — Он скинул с себя фуражку и яростно взлохматил волосы, сыпля перхотью и на свое серое драповое пальто и на мрачного водителя.
Недалеко от кольцевой дороги на Рязанском проспекте фуры ждал в условленном месте Лычкин. Лже-Пирогов уступил ему свое место в головной машине.
— Садись, банкуй! — пригласил его в кабину грузовика лже-Пирогов. — Удачи тебе. Наши ребята во всех машинах, так что, не бойся. Наше дело правое! Будь здоров!
Пересел на поджидавший его БМВ и поехал к Живоглоту.
— Ну, ты и артист, Комар, — хвалил его Живоглот. — Как же этот козел купился… И проверить не удосужился. Такими бабками крутит, а проверить не удосужился.
— Ходил по лезвию ножа, Живоглот, — гордо улыбался Комар. — Хоть Пирогов и работает в компании, но доверенности-то на получение товара ему никто не давал. Так что если бы меня раскололи, они бы меня там же на части разорвали… Жизнью рисковал…
— Так и получишь скоро свой гонорар за хорошо сыгранную роль.
— Артисты больше получают, но не рискуют ничем…
— Больше твоего не получают… Десять штук зеленых получишь, Комарище, за один бенефис.
— Я имею в виду западных актеров, — продолжал возражать Комар. — А мой гонорар считаю незаслуженно малым…
— Да ну, тебя не переспоришь. Одно слово — артист, — отмахнулся от него Живоглот. — А от Гнедого и иной гонорар можно получить, если сильно возбухать, сам знаешь…
А незадолго до Комара у Живоглота побывал и Большой.
— Как? — мрачно спросил его Живоглот.
— Как в аптеке, — ещё мрачнее отвечал Большой. — Принял в лучшем виде, обработал морально и физически. Следы господина Дмитриева уничтожены. Можешь считать, что его и на свете-то никогда не было…
Да, такие дела Большой обычно делал безукоризненно. Дмитриева, подъехавшего на такси к складским воротам, поджидали неподалеку от склада в укромном, заранее выбранном месте.
— Вот он, — шепнул Большому Лычкин.
— Понял. Теперь исчезни.
Дмитриев, невысокий, очень вежливый человек суетливо шагал по направлению к складу. И только он завернул за угол, его схватили и быстро запихнули в машину, сунув в нос тряпку с хлороформом. Живоглот вытащил у него из кармана документы, проверил содержимое кейса, нашел там печать, доверенность, копию платежного поручения. Пересел в другую машину и поехал в условленное место, где его ждал Комар. А недолгим будущим Дмитриева предстояло заниматься Большому, тем более, что он любил подобные забавы и мог бы ими заниматься даже без вознаграждения. Более того, сам бы готов платить за острые ощущения.
— Останови здесь, — скомандовал Большой шоферу. Они ехали по глухой лесной дороге. Не приходящего в сознание Дмитриева вытащили из машины и потащили на маленькую заснеженную лесную опушку. Большой шел сзади и тащил в руке канистру с бензином.
— Швыряй его тут! — распорядился он.
Дмитриева бросили на середине опушки. Большой с разгоревшимися глазами плеснул на него бензин из канистры.
— Стрельнул бы, что ли…, — пробормотал подручный.
— Зачем, мудила? — недоумевал Большой. — Шум производить, пулю тратить… И так интересней же…
Когда он чиркнул спичкой, Дмитриев очнулся от нестерпимой боли. Загорелся он мигом, словно факел. Страшный душераздирающий крик раздался в лесу. И только тогда водитель вытащил ПМ с глушителем и разрядил в горящего человека обойму.
— А зря, — посетовал Большой.
— Шум производить, ещё говорит, — проворчал водитель. — Пошел ты…
Большой хотел было порвать компаньона на части за такое оскорбление, но решил повременить с расплатой. Теперь им надо было быстро уничтожить следы преступления.
Втроем, молча, мрачно дождались, пока то, что ещё недавно было отцом трех детей Борисом Викторовичем Дмитриевым сгорело дотла, раскопали яму и произвели свои страшные похороны. А затем так же молча поехали в Москву.
О подробностях убийства Живоглоту рассказал позднее водитель машины. Живоглот только повел плечами.
— Мудак он, этот Большой. В жизни больше ничего ему не поручу, на вот тебе, братан, за оперативность. — И сунул ему в руку несколько стодолларовых купюр. Пожалеть об оборвавшейся жизни и содрогнуться от лютой смерти человека ему и в голову, понятно, не пришло. Главное, что из-за глупости Большого произошел нежелательный шум, который мог иметь последствия…
А поздно вечером приехал в сопровождении братков Лычкин, усталый, но веселый и довольный. Братки вывалили на пол несколько объемных увесистых сумок.
— Ну как? — встретил его сгоравший от нетерпения Живоглот.
— Лучше не бывает… Все сдал. Буквально за два часа все сдал… Здесь рублей на пол-лимона баксов. — Он открыл одну сумку и показал её содержимое Живоглоту. — Вот, они свидетели, — показал он на уставших улыбающихся братков.