— Передохни!
Огляделся я, а по сторонам валяются и крылья черные сбитые, и когти, и копыта, и рога сшибленные, и чешуя какая-то мерзкая, короче все, чего с меня пообдирали. И вспомнилось, каким я гордым был и сильным, злым да всемогущим… зарыдал даже взахлеб, с причитаниями, с жалобностью бабьей. Ведь лежал-то я весь голый, несчастный, избитый, искалеченный, мокрый, холодный. И вправду, не человек, не черт, а падаль, червь навозный!
Лежал я целую вечность — и продрог до костей, и изголодался, и от побоев, болящих несусветно, измучился… лежал да ждал по новой своей привычке, что сейчас мясо зарастать начнет, что все пройдет, затянется, что боль утихнет. Как бы не так! Все наоборот! Раны гноиться начали и болеть еще больше. В сыром вывороченном мясе будто в параше черви закопошилися. От жажды в глотке и во рту — Сахара! От голода брюхо сводит! А сырости подо мною и гадости всякой прибывает — все больше, да больше: словно где-то поблизости дерьмопровод прорвало или какая-нибудь могила братская раскисла, разбухла от гниения да и лопнула, течет себе протекает прямо под меня. Сил никаких лежать не было. А как идти — ноги переломаны, не встать, руки перебиты — не опереться, язык — шершавой теркой во рту, на глазах бельмы-наросты. Нет, не перескажешь, это надо самому испытать. А делать-то нечего — и в аду проклятом коли еще живой, все на что-то надеешься, все думаешь — а какой там живой, ведь труп, сам знаешь, что труп! Ну да все равно пополз я, червем пополз, обдирая брюхо об острые выступы, скользя пиявкой в моче да кале, в кровище да в гноище… дополз до края пропасти — думаю, все — надо вниз, башкой о камни. А оттуда дует, как из ледника. Все тело оцепенело. Я к краю, а он от меня! Я к нему, а он все дальше! Я уж боком лег да покатился катышем. А все не подкачусь! Не помню, сколько бился, сколько выл и сто- нал. Из одной муки да в другую! Так и не добрался, только обморозился весь, застыл, зубы оставшиеся повыбивал о камни и края скальные. А от жажды уже не просто терзался, а помирал натуральным образом. Это не объяснить, но это так: и башку себе свернуть хочется, чтоб уж навсегда, чтоб не ожидать, и пить так хочется, что хоть вены рви ногтями да пей! И туг под самыми сводами увидал я чего-то круглое, поблескивающее. Опять пополз. Ползу, а своды отодвигаются, раздвигаются… как в фильме ужасов, только в натуре. Мне своды эти по фигу! Я к круглой штуковине ползу, вижу — чашка какая-то! А где чашка, там, точно, вода есть или другая жидкость! Ползу и сохну на ходу — сам вижу, как от жажды руки искалеченные высыхают, утоньшаются, как кожа истерзанная к ребрам и хребту липнет, присыхает. За это время можно было сто верст проползти, можно было сто раз сдохнуть. А я все полз и не сдыхал. Околевал, мерз, горел — но не сдыхал. И все-таки дополз! Эта чаша была с три ведра, точно! И полнехонькая! Пей, сколько влезет! Только сверху чего-то по капельке малюсенькой — кап— кап-кап! Мне наверх глазеть недосуг! Набросился как зверь на воду. А это не вода! Это кровь — жиденькая, светленькая, тепленькая, солененькая… И выворачивает, и назад прет, а брюху не прикажешь — оно само собой в себя тянет, всасывает, как пузырь какой-то с насосом! Короче, вылакал я в несколько присестов всю ту трехведерную чашу, пузырем-клещем надулся, как только не лопнул! Бочонок кровяной! Пиявка человекообразная! Еще, помню, и облизывался, рыгал, стеночки подлизывал. А сверху — кап-кап-кап! Только тогда и задрал я рожу. И обомлел сразу. Там, вверху — всего-то метрах в трех над головою висела одна из бабочек, та самая, которую я прошлым летом ночью на пляже в Гаграх прирезал да и утопил потом. Висит она себе на цепях железных. Улыбается ехидно. А из перерезанного горла кровушка — кап-кап кап! А глаза живые, сатанинские глаза. Тут меня от одного ее вида мертвецкого, жуткого, назад и вывернуло — был бочонком-бурдюком, а в миг превратился в тряпицу мокрую. Но не кровью из меня пошло, а черным вонючим гноем — столько вылилось, что и не на три ведра, не на чашу ту, а на цистерну железнодорожную. Залило меня этим гноищем ужасным с головой, только вынырну, а меня опять вниз тянет, вынырну — а она сверху глядит, улыбается, глазки щурит от удовольствия. Цепи позвякивают. Кровушка капает — кап-кап-кап! А я и крикнуть не могу…
От редакции. Вкратце напомним предысторию записок и их содержание (полностью первая часть «3аписок воскресшего» печаталась в нашей газете «Голос Вселенной» с продолжением в 1991 году). Свыше года до того, когда только еще готовился к выпуску первый номер «Голос Вселенной», в редакцию пришел странный посетитель: все его лицо и тело (посетитель демонстрировал кожные покровы) было покрыто ужасающими шрамами, ожогами, язвами, струпьями. Посетитель говорил еле слышным, сиплым голосом умирающего, предлагал к опубликованию мемуары, записанные в измятой тетради мелким корявым нервическим почерком… короче, производил впечатление человека с нездоровой психикой — бессвязность его речей, мольб, призывов, невероятный страх и отчаянье в полузалепленных бельмами глазах, трясущиеся руки с изгрызенными или вырванными наполовину ногтями, мутные слезы, текущие по изуродованным щекам — все производило гнетущее впечатление. Когда же посетитель в бессилии утирая обильную испарину, снял свою замызганную старую кепку, присутствовавшим стало совсем не по себе — багровый набухший шрам пересекал его голый череп от затылка до лба (такого шрама просто не могло быть у живого человека!). Этот шрам и оказался веским аргументом, заставившим редакцию обратиться к экспертам и вообще — всерьез отнестись к посетителю и его запискам. Мы столкнулись с небывалым, экстраординарным явлением (так редакция оценивала ситуацию в те дни и месяцы, сейчас уже абсолютно ясно, что среди нас множество вернувшихся ОТТУДА). Недоверие к воспоминаниям посетителя таяли все более и более по мере изучения его записей, проработке их на детекторах и анализаторах, и главное, изучения самого автора, панически боявшегося официальной медицины и судебно-правовых органов. В результате проведенных обобщенных работ удалось установить, что наш посетитель действительно был убит топором около двух лет назад (часть экспертов считает, что не ранее семи месяцев с момента появления — окончательная дата не установлена). Причем нанесенный ему удар был чудовищной силы и буквально расколол череп на две половины. После этого удара тело еще долго били, пинали ногами… И тем не менее факт заживления смертельных ран был, что называется, налицо! Специалисты самых различных областей были ознакомлены с записками — мнения их разошлись, и все же от объективной реальности невозможно было отвернуться — наш посетитель был покойником, длительное время пребывавшем в загробном мире и невероятным образом воскресшим! В течение года, получал обильную почту и имея непосредственные встречи с другими посетителями, откликнувшимися на записки, мы имели возможность убедиться, что самым серьезным и практически единственным препятствием многих и многих оживших покойников засвидетельствовать свое аномальное состояние, был страх перед властями, страх преследования, помещения в психиатрические лечебницы, в научные центры для изучения феномена воскресения из мертвых — причем страх этот носит всеобщий характер, ни одного из посетителей нам не удалось заставать пройти полный курс обследования в госмедучреждениях, более того, все несчастные в один голос утверждали, ЧТО их собратья по несчастью, рискнувшие обратиться за помощью и лечением в соответствующие учреждения, пропали бесследно — по всей видимости, участь их была трагически страшной. Когда мы заинтересовались, что публиковалось в нашей и зарубежной печати на данную тему, то выяснилось — редкие путаные публикации всегда носили отрывочный характер и никогда не имели продолжений (кто-то их вовремя и умело пресекал), и авторы, отваживавшиеся на поиск истины, как правило надолго, если не насовсем, пропадали со страниц газет после первых статей. Одновременно тиражировалось множество измышлений и намеренной фальсификации, вплоть до умышленной дезинформации о реалиях потустороннего бытия — опять чувствовалась чья-то умелая направляющая рука. Создавалось впечатление, что всем руководят из одного центра, что какому-то всевластному органу (аппарату, учреждению, мафиозному объединению…) чрезвычайно важно утаить правду и сбить со следа тех, кто пытается прояснить вопрос… Мы не будем вдаваться в подробности и проводить следствие, кто это такой (тем более теперь, когда ни у одного здравомыслящего человека нет и тени сомнений в том, что миром управляют тайные объединенные спецслужбы, а всевозможные ЦРУ, КГБ, ФБР и пр. — это всего лишь надводные части гигантского, скрывающего в океане мути айсберга). Наша редакция не берется тягаться с властелинами мира сего, наша цель скромнее и проще — изучение человека, побывавшего ТАМ. Сейчас вновь временно запрет на публикацию снят, и потому мы практически без сокращений (с самыми незначительными купюрами, которые могут навести на след разыскиваемого воскресшего или же расдислоцировать люки-пуповины «земля — преисподняя» продолжаем печатать записки. Итак, зверски убитый преступник-садист, изощренно зарезавший, по его признанию, множество женщин и совершивший помимо того целую цепь нераскрытых преступлений, очнулся в гробу, в собственной могиле. Через некоторое время он ощутил способность к передвижению под землей, но путь наверх ему был закрыт. Червеобразный земляной ангел тщательно спеленав покойника липками нитями, погрузился вместе с ним в преисподнюю (все злоключения подробно описаны в записках). Адские неизмеряемые человеческими мерками мучения пришлось пережить автору записок. И самым необъяснимым по его мнению, было то, что как бы ни терзали, как бы ни умерщвляли его плоть, она была неистребима и бессмертна, она была столько же чувствительна к новым мукам, как прежде — он прошел через несколько кругов ада, но бесконечные пытки не кончались, причем то его терзали, то он сам получал вдруг необъяснимую власть, превращался в дьяволочеловека и начинал терзать других, жертвы его являлись к нему и убивали его теми же способами, что он сам использовал, убивал их, но все делалось в стократ мучительнее, страшнее… мы не станем давать комментариев специалистов, а предложим слово самому воскресшему. Итак, мы оставили его на краю черной пропасти, залитого кровью и гноем, захлебывающего, вновь умирающего…