Хорошо же!
- Вы прекрасно излагаете материал последних достижений науки, - говорю я в манере своего собеседника. - Но ваши сведения, к сожалению, неполны. У меня есть основания... веские основания (как я его!) считать, что уже Исаак Ньютон знал способ атомного катализа - виноват, квазикатализа. Потому что он умел получать золото. Насколько я понимаю - из олова. Хотя не исключено, что Ньютон работал с ртутью.
Лицо моего собеседника мгновенно становится значительно менее значительным. И менее сонным. Появившееся на нем выражение я назвал бы глуповатым, если бы это слово могло подойти хоть к одной черте его респектабельного облика.
Поток ленивых безличных фраз оборвался.
- Мура, конечно! - сказал он. - Но придумано прилично. Сами думали?
- Вместе с Ньютоном!
- А может, это еще какой-нибудь древний грек изобрел? Пифагор там? Или, еще лучше, Антей? Перед тем как его поколотил Геракл?
Он шутит. Но злится. Что же, я его понимаю. Мне тоже надоели сообщения о том, что Древние афиняне делали вычислительные машины, а в древней Финикии был беспроволочный телеграф.
- Да нет, - отвечаю я кротко. - Ньютон. Англичанин. Жил в семнадцатом-восемнадцатом веках. Точнее, с 1643 по 1727 год. Изобрел...
- Да знаю я, что он изобрел. И что открыл, тоже знаю.
- Так не все же, сами видите, вы о нем знаете.
- Видите ли, я как-то не люблю розыгрышей.
- Это не розыгрыш. Читайте, - я вынул из портфеля и положил перед ним перевод исповеди Альтотаса. Это была моя последняя копия, седьмая с машинки, текст был бледен, местами слеп, и двадцативосьмилетний профессор время от времени морщился, разбирая буквы. Потом с хрустом вытянул под столом длинные ноги, откинулся на спинку кресла, секунду подумал:
- Вы видели подлинник?
- Да.
- Перевод заверен?
- Да.
- Что говорят эксперты?
- Это действительно восемнадцатый век, это действительно старик, он действительно много путешествовал.
- Тогда остается только признать, что с восемнадцатого века в искусстве вранья прогресса не было. Предки тоже врать умели, и не хуже нас.
- И все?
- И все!
- Больше вас здесь ничего не интересует?
- Ничего. Я не историк.
- Жаль. Но вот я - я хочу проверить, правда это или нет.
- С точки зрения моей науки; физики - вранье. Безусловно, бесспорно, всеконечно.
- А вот историки - те осторожнее, Илья Всеволодович. Видите ли, Ньютон был немного слишком богат.
- Может быть, он чеканил фальшивую монету?
- Что?!!
- Хотите вызвать меня на дуэль за оскорбление научного величества? Увы, мы живем не в его время. Конечно, чтобы сэр Исаак Ньютон стал фальшивомонетчиком - об этом и подумать смешно. Но это в миллион, что я в квинтильон раз вероятнее, чем открытие философского камня. И простите, мне надо на заседание кафедры.
...Юрий Иванович, просивший называть его Юрой, с сомнением покачал головой:
- Знаете, это... даже оскорбительно как-то. Короли, уж на что подозрительный народ, и то ему верили, а вы нет.
- Свифт же не верил? Свифт обвинял его в мошенничестве!
- Он только притворялся, что не верит, этот великий лицемер. И обвинял его в мошенничестве в пользу Англии, а не свою. Тут разница. А вы в отличие от Свифта не притворяетесь. Должен вам сказать, Рюрик, что начало восемнадцатого века - время не самое трудное для нумизматов. Не самое, не самое. У десятков людей, да и в музеях, есть масса соверенов и гиней той поры. Так что объект для исследования я найду... И в лаборатории Института археологии договорюсь, там тонкий химический анализ неплохо поставлен.
- Ну и прекрасно, Юра!
- Ничего прекрасного я в этом не вижу. Подозревать Ньютона!
- Ну вот. Соверен оказался полновесным.
- Один? Проверьте хотя бы десяток, Юра. Вы же сами понимаете, один это нерепрезентативно.
- Ого, какие вы слова выучили, Рюрик Андреевич!
- И кроме соверенов, проверьте еще десяток гиней.
- Знаете, Рюрик Андреевич, по-моему, вы становитесь нахалом.
- Да нет, Юра, - я осторожно погладил его по щеке. - Я просто понял, что тебе это действительно интересно.
Юра засмеялся.
- Мне - что! Мой дорогой учитель буквально с ума сходит от любопытства - естественно, одновременно презирая нас обоих за то, что мы поверили в эту историю. Человек вообще любопытен.
- И еще как любопытен, Юрий Иванович! - загремел знакомый голос. - Я, например, уже минут пять вас подслушиваю и извиняться не намерен.
И верно, все это время академик стоял позади нас, и упрекать его в этом не приходилось, так как говорили-то мы с Юрой в его кабинете.
- Вы, кстати, без меня и не обойдетесь. У меня в личной коллекции есть несколько гиней того времени. Я ставлю только одно условие: если с монетами все в порядке - вы, Рюрик Андреевич, приносите Ньютону извинения. Приму их я.
- А если что-нибудь не в порядке?
- Я не намерен даже обсуждать такую возможность.
- Вы ставите меня в неравное с вами положение, Михаил Илларионович.
- Вы находитесь в нем с того момента, как занялись этим вздорным делом, Рюрик Андреевич.
Старик величественно прошел мимо нас к своему старому добротнейшему столу необъятных размеров. У него ушло добрых полминуты только на то, чтобы обогнуть правое крыло стола, подойти к широкому кожаному креслу и взяться за его шагреневую спинку.
Мы с Юрой за это время успели опомниться, обидеться, решить уйти и оказаться уже у двери, когда нам в спину полетела последняя фраза академика:
- Однако вздорность дела и вправду почему-то не мешает ему занимать меня до крайности. Завтра я привезу вам гинеи.
- Рюрик Андреевич, вами последнее время в редакции недовольны. У меня тоже такое впечатление, что вы забросили работу. В чем дело?
- Одну минуточку, Александр Васильевич, - я вскочил, - мне, кажется, звонят, я сейчас. (Мой стол стоял у самой стены кабинета Главного, и звонок моего телефона иногда пробивался сюда через штукатурку и кирпич.)