«Прыгай, чертова плакса».
Глава 1. Дэниел Розенштайн
Я подхожу к своему столу и смотрю в открытое окно на янтарный августовский вечер. Солнечный свет струится через завесу склонившейся глицинии. Я заглядываю в свой ежедневник, проверяя дела на завтра: «Четверг, 8.00. — Алекса Ву».
Обычно я начинаю свой день не так рано, до девяти, просто сегодня пошел ей навстречу, нарушив свое правило. Незначительная уступка, потому что она ищет работу на полный день, уже договорилась о нескольких собеседованиях, а также работает по вечерам — есть ли у меня возможность встретиться рано утром, она могла бы прийти в любой день, но только рано? Именно это она наговорила на мой автоответчик, при этом ее голос дрожал, словно она была на грани срыва. Меня это удивило. Я предположил, что, вероятно, ей трудно кого-то о чем-то просить из-за возможности получить отказ.
Моя секретарша перезвонила ей на следующий день и известила ее о том, что у меня есть свободное окно по вторникам и четвергам. Будет ли ей удобно прийти в какой-то из этих дней? Она согласилась; они договорились о времени и дате; я добавил Алексу в свой реестр пациентов.
Возможно, другие психиатры отказались бы менять заведенный распорядок дня, но я давно уяснил, что подобные жесты укорачивают путь к построению отношений, и убежден: те, кто прошел через опыт определенного подстраивания под других, в конечном итоге научаются идти на компромисс.
За окном пациенты борются с усталостью. Сдерживая зевоту, свесив голову и опустив плечи, они с трудом передвигают ноги — в последней попытке выполнить упражнение, прежде чем перед ужином одна из медсестер проводит их в палату. В начале занятия они выглядели дезорганизованными и перевозбужденными — мечущийся взгляд, неловкие движения — и заторможенными препаратами, что они принимают против невроза.
Устроившись на жесткой деревянной скамейке, четверо пациентов решают отдохнуть; не желая общаться друг с другом, они таращатся на огромный дуб и окружающий его островок травы. Их руки сложены на коленях ладонями вверх, как будто они просят милостыню.
Вдали на электропроводах расселась стайка невозмутимых черных дроздов и сразу напомнила ноты на нотном стане. Их песнь завораживает, пока они не перелетают на яблони с румяными яблоками; теперь их хор звучит из-под плотной листвы.
Я выдвигаю верхний ящик своего письменного стола и достаю пакетик «М&Мs» — с остатками кофе я позволяю себе съесть шесть желтых, с арахисом, драже. Кофе я пью черный с тремя кусочками сахара — давний обычай, заведенный восемь лет назад, вскоре после того, как меня назначили практикующим психиатром в «Глендаун». Я ставлю чашку на керамическую подставку; подставка расписана вручную, на ней сцена из басни Эзопа «Черепаха и Заяц» — это подарок бывшего пациента. От шеф-повара с биполярным расстройством; она с нежного возраста, с одиннадцати лет, фантазировала, как поджигает предметы. На тринадцатый день рождения она подожгла весь гардероб своей матери: тлеющая «Шанель» превратилась в горку пепельных конфетти. Мне нравится смотреть на подставку, вспоминать, к чему привели бахвальство и самонадеянность зайца. Мораль истории: никогда не спать на работе. Особенно когда у твоего пациента-пиромана есть доступ к зажигалке.
Некоторые клиницисты утверждают, что эротизация дарения имеет глубокий смысл благодаря своей связи с либидо; что часто подарок олицетворяет любовь и привязанность, которые не всегда облекаются в слова. Даже Фрейд, упоенный своими теориями, считал, что первый интерес ребенка к фекалиям возникает потому, что он считает их даром, оставленным по настоянию матери, и через них проявляет свою любовь к ней. Дальнейшие озарения привели Фрейда к обнаружению подсознательной связи между дефекацией и ее отношением к охоте за сокровищами, но тут у меня возникает много вопросов. Возможно, иногда сигара — это просто сигара, подарок в своем буквальном смысле. А какашки — просто какашки.
Близится вечер, мои мысли обращаются к ужину. Неожиданный приступ голода вынуждает меня навести порядок в медицинских картах, напоминалках, почте, а также положить на место нож для открывания писем — тоже подарок, от Лукаса, выздоравливающего алкоголика, который каждый вечер в течение часа строго следовал ритуалу, порожденному ОКР[2], и упорно искал серийных убийц в ящике для столовых приборов.
«Но они же не плоские», — поддразнивал его я.
Лукас на это улыбался и закатывал глаза, а потом, прежде чем одиннадцать раз топнуть ногой в костюмных туфлях, признавал, что нуждается в контроле и что он страдает навязчивым неврозом.
2
Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) — заболевание, вызывающее навязчивые мысли, которые могут привести к компульсивным действиям.