Я поворачиваюсь к Элле.
— Мне надо идти, — говорю я.
— Ладно, позвоню тебе завтра. — Она улыбается. — Желаю повеселиться с Шоном.
— Так что, ты соглашаешься на работу здесь? — спрашиваю я.
— А почему бы нет? — беззаботно отвечает она, захмелев от прикосновений и лести Навида. — Он сказал, что я могу приступать с завтрашнего дня.
Я иду к Навиду и девицам. В отличие от Эллы я испытываю разочарование. Ее решение работать в «Электре» ложится тяжелым грузом на мое сердце. Она не понимает, что все это выглядит так, будто ее, как изголодавшегося котенка, накормил человек со склонностью причинять боль и манипулировать. Для меня от ее выбора плохо пахнет. Для меня — это начало чего-то нехорошего.
Раннер выходит на Свет и стучит мне по плечу.
«Тебе стоило бы понаблюдать за ним, — шепчет она. — Он в стельку пьян».
Сложенная из указательного и среднего пальцев буква «V» направляется сначала на мои глаза, потом на Навида. Она взглядом сверлит его спину. Когда она возвращается в Тело, я замечаю, что ее пальцы сложены в виде пистолета. Она дует на указательный палец, словно после меткого выстрела.
Глава 7. Дэниел Розенштайн
— Значит, вы видите мою дилемму? — спрашивает она.
— Вижу.
— Сначала куртка. Теперь этот клуб.
Пауза.
Она несколько раз ударяет пальцем по своей коленке. Действие, как я думаю, уменьшающее ее тревогу.
— Между вами существует связь, — говорю я, — что вполне объяснимо.
Она поднимает руки и снимает свитер. Запихивает его в кожаную сумку. Под свитером тоненький топ на бретельках, через который проглядывает бюстгальтер. Я вижу, как при дыхании очертания ее груди поднимаются и опускаются.
Сейчас она сидит с прямой спиной, коралловые губы приоткрыты, ноги скрещены. Руки лежат на подлокотниках.
— Да, я с ней связана, — говорит она. — Есть сотни мест, где она могла бы работать. И она хочет, чтобы я сегодня вечером снова пошла туда с ней.
— Ясно. А что с работой?
Она смотрит на меня, выражение на ее лице неожиданно становится мягче. Кажется, ей приятно, что я помню.
— Ну? — спрашиваю я.
Она словно чего-то ждет, улыбаясь. Она играет со мной.
— Меня взяли! — восклицает она. — Позвонил Джек и предложил мне работу. Сказал, что ему понравилось мое портфолио и то, как я говорила на собеседовании. Он считает, что из нас получится отличная команда.
— Мои поздравления, это здорово. — Я улыбаюсь.
— Спасибо. Приступаю на следующей неделе.
— Итак, новая работа и веселое свидание.
Она смотрит на меня из-под полуопущенных век. Застенчиво.
Пауза.
— Я — фотожурналист. Кто бы мог подумать? — Она улыбается.
Я улыбаюсь в ответ.
— Я так счастлива, — говорит она, наклоняясь вперед. — Я так долго наблюдала за работой Джека. Я, знаете ли, жду не дождусь, когда смогу ассистировать ему. Я многое хочу изменить, помочь сообществам наладить контакт друг с другом. С помощью своих фотографий рассказывать о важном.
Я киваю, поощряя ее.
— Есть нечто особенное в том, чтобы информировать людей. Знакомить их с фактами. Овладевать сценой. Вооружившись фотоаппаратом и расположившись на безопасном расстоянии, вникать в суть ситуации.
— Это самое расстояние, оно для тебя что-то значит? — спрашиваю я.
— Наверное. Когда располагаешь фотоаппарат между собой и тем, что ты снимаешь, появляется определенная автономия. Ты чувствуешь близость без страха, что кто-то или что-то поглотит тебя.
— Интересное слово — «поглотит», — говорю я.
Она откашливается и взмахивает руками. Спонтанное действие.
— Наверное, — говорит она.
Я жду. Впитываю ее оживленность и энтузиазм. От оптимизма у нее расширяются глаза; правда, которую она говорит, вдруг становится заразительной.
— А как свидание? — наконец спрашиваю я, помня о том, что надо двигаться дальше. Наша работа — марафон, а не спринт.
— Было очень весело.
Она опять улыбается, видимо, углубившись в воспоминания о событиях выходных: о медленной прогулке до «Курящего козла», где они с Шоном ели мидии с ямсом и плавающего краба и запивали все это вкуснейшим красным вином; о том, как он заметил ее робость и успокоил улыбкой; о долгих разговорах; о поездке в такси домой; о поцелуях; о том, как он поутру пек для нее блинчики, которые плавали в сливочном масле и сиропе — ее любимое блюдо.