На очередной схватке она растирала мне спину, пока я снова не смогла нормально дышать. Опять послушав сердцебиение Пип, Дениз заорала:
- Мне нужна веревка!!!
Потом прижала меня спиной к стенке колодца, обхватила ладонями мой живот и надавила вверх.
От боли я закричала и попыталась оттолкнуть мачеху. Она что-то сказала, но я не поняла. А потом получила третью в жизни пощечину. Внутри вспыхнула ярость. Под нами дрогнула земля, сверху посыпалась грязь, но Дениз и бровью не повела.
- Слушай меня! – кричала она, едва не касаясь моего носа своим. – Пип в беде. Будешь тужиться – она задохнется.
От тревоги я мигом поостыла.
- На несколько секунд ее сердце перестало биться. Может быть, пуповина обвилась вкруг шеи. Тебе нужно кесарево.
- Отсюда нельзя уходить, - еле проговорила я, и из самой моей сущности вырвались мучительные рыдания. – Иначе она окажется в опасности.
- Чарли, она уже в опасности. Ничего не понимаю. В чем дело?!
- На нее… - начала я, но не договорила, потому что рыдала вовсю от бешеного страха. – На нее охотятся. Страшные… жуткие… сверхъестественные существа. С острыми как бритва клыками и когтями размером с Питтсбург. Шагнем за пределы этой земли – ее убьют.
С отвисшей челюстью Дениз уставилась на меня, как на ребенка с очередными выдумками. По глазам было видно, что она по привычке собиралась меня отчитать, но вдруг до нее стало доходить.
- Чарли… Ты серьезно?
- Поверь мне, сама бы хотела пошутить.
Несколько долгих минут мачеха растерянно сидела, не зная, что делать. Опять пришла схватка. Дениз давала подсказки и прижимала живот, не позволяя пуповине задушить мою дочь. Больно было ужасно, но я испытывала только благодарность, пытаясь тем временем отдышаться и лечь поудобнее, хотя не получалось ни то, ни другое.
И вдруг Дениз будто осенило. Она кивнула, выпрямилась и деловито велела:
- Обопрись о стену.
Я села на пятки и развела согнутые ноги как можно шире, учитывая, что места тут было с гулькин нос.
Присев на корточки, Дениз наклонилась и просунула локти мне под колени.
- Я перетяну пуповину через головку. Но для этого придется подтолкнуть Пип обратно. Будет больно, Чарли.
- И не такое переживали, - выдохнула я, готовая на все, лишь бы спасти дочь.
Рядом появился Рейес в нематериальном виде. Его присутствие казалось обжигающим, но таким знакомым, таким родным, что я была рада. Пока он не встал у меня за спиной и не прижал к шершавой стенке колодца, чтобы Дениз смогла сделать свое дело. Через секунду ее рука оказалась внутри, разрывая меня пополам.
Я закричала. Крик вышел долгий, громкий и из самой души. Рейес прижимал мои плечи к стенке. Я вцепилась ногтями в его руки, но правда в том, что только он не давал мне все испортить, пока мачеха подталкивала Пип назад и искала пуповину. Простыня покрылась кровью. Мои ноги, футболка и все вокруг меня и на мне – тоже.
С очередным приступом боли я услышала голос Дениз:
- Кажется, получилось. Шейка свободна. – Она снова послушала сердцебиение Пип.
Рейес по-прежнему прижимал меня к стенке. Боль стала невыносимой опять, и я обеими руками схватила его за волосы.
Дениз выдохнула с облегчением:
- С ней все в порядке, Чарли. Мы справимся.
Наверху с Ошем и Гарретом ругался индеец. Он хотел вызвать скорую, а они твердили, что уже вызвали. Врали, конечно, но им же нужно было как-то угомонить энтузиаста.
- Будут разрывы, - предупредила мачеха, - но, пока мы здесь, я ничем помочь не смогу.
- Ничего, - сказала я, покрываясь потом с ног до головы. – Опять начинается.
- У тебя все получится, солнышко.
Я кивнула и изо всех сил стала тужиться на схватке. Головка Пип уже шла, и в который раз мне показалось, что я вот-вот разорвусь пополам.
- Все… Все! Хватит тужиться! – велела Дениз и подхватила одну из простыней, чтобы вытереть головку Пип, а потом достала какую-то резиновую на вид штуку из чемоданчика.
Я не видела, что делает мачеха, зато услышала тихий и явно недовольный плач, и опустила голову на плечо Рейесу. Вот только Пип еще была наполовину во мне, и мне очень-очень хотелось тужиться. Изо всех сил я боролась с этим порывом.
- Сейчас достану одно плечико, потом второе. Не тужься.
- Чего?
Не успев ничего понять, я пережила еще одну волну боли, и Пип каким-то чудом оказалась снаружи. Судя по крику, ее это ни капельки не радовало.
- Рейес… - приглушенно проговорила я, потому что обеими руками прикрыла рот и не могла оторвать глаз от дочери.
- Она чудо, - шепнул он мне на ухо.
Хорошо, что он все еще меня держал, потому что сильно сомневаюсь, что сидела бы вертикально без его поддержки.
Дениз усиленно обтирала нашу дочь. А мне, наверное, наконец выпал шанс подумать о сломанном ребре, боли в бедрах и крови, которая до сих пор текла со лба.
Я улыбнулась мужу:
- Прикольный выдался день, скажи?
Он покачал головой.
- Так веревка еще нужна, или как? – спросил Ош.
- Нужна, - ответила Дениз. – Через пару минут.
Потом перерезала пуповину, прицепила что-то вроде прищепки на Пип, завернула в самую чистую простыню и вручила сверточек мне.
Передо мной оказалось круглое личико в пятнах слизи, но самое прекрасное, что мне доводилось видеть за всю жизнь. Темные реснички, полные губки, упрямый подбородок… Я увидела воплощение Рейеса, и мое сердце раздулось от гордости.
- Она идеальная, - прошептала я.
- Так и есть. Но нам надо как можно скорее вытащить вас отсюда.
- Повитуха-Кэтрин приехала, - сообщила Эмбер. – Можно мне ее подержать?
- У Кэтрин и спроси, солнце.
Эмбер рассмеялась:
- Я про Пип.
- Конечно, можно, как только нас отсюда вытащат.
- Мы еще не закончили, - заявила Дениз.
- В смысле?
- Надо достать из тебя остальное.
- Какое еще остальное?
Блин, не надо было спрашивать.
Первой подняли Дениз в обнимку с Пип. Потом ко мне спустили Рейеса. Он взял меня на руки, и нас стали поднимать вверх с помощью какой-то блочно-веревочной системы, которую на скорую руку сообразил Гаррет. На полпути я отключилась. Сил не осталось. Болело все с ног до головы. Но пока с Пип все путем, со мной тоже. Я знала, что о ней позаботятся. Семья у нее просто огромная.
Через несколько часов я проснулась в постели рядом с Рейесом. Между нами лежал крошечный сверток. Тускло горела одна-единственная лампочка, а в углу на стуле храпела Повитуха-Кэтрин. Который час, меня не интересовало, зато хотелось знать, сколько я продрыхла. Сколько пропустила часов из жизни Пип.
Ее одели в костюмчик, который купила Куки. Когда я его увидела, он показался мне слишком маленьким. Дети ведь не бывают такими крошечными. А теперь на Пип он выглядел даже великоватым. Сама Пип казалась какой-то нереальной. Как куколка с густыми ресничками, маленьким носиком и треугольничком волосиков на лбу. Невозможно красивая, как ангелочек, и по-настоящему завораживающая.
Перевернувшись на бок, я расправила одеялко, в которое завернули Пип, и в ответ на мое прикосновение растопырились крошечные пальчики. Я ошеломленно уставилась на ногти – маленькие точные копии ногтей Рейеса – и пересчитала. Ровно десять. То, что доктор прописал. Я не могла оторвать от дочери взгляд. Не могла насмотреться на маленького человечка, которого мы так долго ждали. В глазах защипало от слез, а я усиленно старалась не замечать, что чувствую себя так, будто меня переехал поезд. Поезда меня и раньше переезжали, а вот саднящая боль между ног была чем-то новым и непривычным. Одна беда: природа не просто звала, а кричала и требовала внимания, как бывалый псих.