Удивительно, но за весь этот молниеносный бой ни одно щупальце паучьей мысли не коснулось нас. Похоже, вода поглощала незримые потоки мыслительной энергии.
Однако сигналы, которые, точно маяк, посылал наш пленник, беспрепятственно достигали его собратьев, несмотря на то что купол из призрачного шелка, добытого из его собственных внутренностей, уже накрыл паука вместе с плотом, и его края ушли под воду прямо у нас на глазах, одновременно со свежеубитым чудовищем.
– Его туша все равно будет притягивать их, – сказала ведьма, подвесив нашу лодку на ветерке рядом с лодкой Шинна и Оломбо, – даже когда кокон сомкнётся вокруг плота под водой. Они уже топают сюда по дну и скоро начнут выскакивать на поверхность где придется. Одним не повезет, а другие очутятся рядом с коконом и сразу попытаются за него ухватиться. И вот что я вам скажу: если они доберутся до самого кокона, плохо наше дело: навалятся все вместе, большие и малые, продерут клыками паутину и сожрут Помпиллу прежде, чем она сама сможет за себя постоять.
И верно, зеркальная гладь озера уже пошла темными впадинами, внутри которых что-то поблескивало: это пауки, натужно взбивая ногами воду, медленно, но верно окружали нас. Молниеносные вспышки неземных радуг пронзили яичную белизну шелкового купола, словно гигантская переливчатая драгоценность выросла в черно-белой пустыне залитого лунным светом водного простора, источая призрачные голоса, как глыба льда – холод. В ту же секунду береговая тень поглотила лодочку, которая уносила Ниффта, Мав и повозку с запряженным в нее демоном-невидимкой к большой дороге.
НИФФТ 8
Через озеро мы пронеслись быстро, хотя качало изрядно: невидимый нифрит крепко налегал на оглобли повозки, к которым его приковала ведьма. Лодчонку нашу так и бросало из стороны в сторону, когда мы достигли лесистого берега, где в густой тени притаилась рыбацкая деревня.
Точнее, деревушка: всего два причала да с пол-дюжины разномастных суденышек возле них. Все до единого привязаны. Ужас нагрянул мгновенно, люди не успели даже перерезать веревки. Мертвецы устилали причалы, лежали, раскинув руки и ноги, в лодках; сухие, как прошлогодняя листва, человеческие останки кособоко топорщились над планширами, перегибались через швартовные тумбы, льнули к опорам причала в тех самых позах, в которых людей застигла смерть.
Ширину повозки нунции можно было изменить в зависимости от величины груза, при помощи досок, которые вставлялись в специальные пазы и зажимы в днище; правда, проделать это на ходу было совсем не просто, потому что угрюмый бесформенный двигатель мощностью в одну демоническую силу толчками увлекал нас вперед. Однако и надставленная, платформа вмещала всего двоих пассажиров. На скорую руку мы обмотали ее веревками, но не туго, чтобы под ними можно было улечься. Вспомнив все прежние случаи, когда мне доводилось скакать во весь опор, не разбирая дороги, я потребовал:
– Подстилку. Что-нибудь мягкое между нами и досками.
Однако ступать на причал совсем не хотелось: ноги сами отказывались идти туда, где отпрыски А-Рака могли еще караулить в засаде. Поэтому мы подобрались к ближайшей лодке – это был ялик, в котором вповалку лежали трое иссохших мертвецов, так что не разобрать было, где чьи руки и ноги, – и торопливо выхватили из паруса несколько кусков.
Пролезть под веревки и улечься лицом вниз, не скомкав при этом подстилку, оказалось непростой задачей. Когда я вклинился на свое место, пристроив меч на спине таким образом, чтобы его удобно было вынимать, я растянул веревку как можно сильнее, освобождая место для Мав. Потом просунул клинок под платформу, между ней и колесом, которое громоздилось у самого моего плеча, и осторожно приложил острие к тросу, скреплявшему колеса повозки с днищем лодки. Тут Мав пихнула меня в бок, и, повернув голову, я встретил холодный взгляд ее светло-голубых глаз, которые оказались неожиданно близко к моим.
– Я видела, ты приметил, честный вор, – заявила она, – что, хотя росту во мне всего ничего, за корсажем у меня пара изрядных титек.
По ее ледяным глазам невозможно было угадать, к чему она клонит. Я начал учтиво:
– Я… – но, обнаружив, что вдруг охрип, вынужден был прерваться, чтобы прокашляться. – Я приношу свои извинения, глубокоуважаемая Мав, за совершенно непреднамеренное нарушение приличий.
– Ну, так и впредь не забывайся. А сейчас режь! И я отрезал. Повозка так и вылетела из лодки.
Ее колеса лишь на мгновение коснулись досок причала, сухо затрещали оболочки высосанной пауками добычи. Потом мимо понеслись редко стоящие домишки, проскочил трактир, на его крыше от поднятого нами ветра загрохотала черепица, а в следующую секунду под нами уже с ревом разматывалась лента дороги, но и ее колеса касались лишь изредка.
Мы то подлетали в воздух, то так брякались носом о прикрытые парусиной доски, что думали – костей не соберем, то подскакивали снова. Я чувствовал себя куском мяса, который повар отбивает со всех сторон, чтобы сделать помягче. После нескольких болезненных соприкосновений с досками мы ощутили в этой тряске какой-то ритм и научились группироваться перед каждым очередным толчком, и все же езда оставалась ужасно изнурительной.
При такой скорости мы в считанные часы должны были покрыть расстояние, на которое прежде ушло три дня пути, и мысль о подстроенной голодными пауками засаде перестала страшить нас. И напрасно. На спуске в какую-то долину, когда впереди уже замаячил лес, нифрит вдруг ошеломил нас, взвившись вместе с повозкой так высоко над землей, что мог бы перескочить через средней вышины дерево. Прямо под нами паук величиной с деревенский дом приземлился на дорогу как раз в том месте, где должны были быть мы. В то же мгновение повозка рухнула прямо на него и расплющила его брюхо, из которого в небо ударила мощная белесая струя: это улетали, радостными вздохами приветствуя свое освобождение, плененные пауком души. Но воздушное ликование немедленно стихло вдали, утонув в грохоте колес.
Не буду утомлять тебя, дорогой Шаг, описанием каждой лиги этой зубодробительной головоломной скачки по оцепеневшим в лунном забытьи холмам и долинам. Инфернальная тварь, увлекавшая нас за собой, так резко затормозила у околицы родной деревни Мав, что мы с ней едва не вылетели из своих веревочных постромок, как два камня из пращи. Оглушенная и измученная скачкой, она сползала на землю, жадно вглядываясь в сторону своего подворья, высматривая дочерей.
– Я соберу людей, десятка два, не меньше, – донесся до меня ее голос, когда повозка уже вихрем летела по дороге. – Мы будем на утесах над Большой Гаванью вскоре после полудня…
Остаток пути оказался благословенно коротким, и, когда я ворвался в Большую Гавань, до восхода солнца было еще добрых два часа. Улицы, по которым, кренясь из стороны в сторону, летела повозка, были пустынны, но все же куда более оживленны, чем полагалось в такой ранний час: плотно задернутые занавески на окнах скрывали робкие огоньки, люди не спали, а, таясь от соседей, обсуждали грядущее событие. Мне же еще предстояло – хотя и совсем скоро – узнать о золотом даре, который ждал горожан утром.
Не успели мы выскочить на площадь перед Храмом А-Рака, как демон исчез, да так внезапно, что оглобли со стуком ткнулись в булыжную мостовую, повозка перелетела через них и приземлилась вверх тормашками, а я повис на веревках между разбитыми колесами, причем мой хребет и камни разделял промежуток едва ли в ладонь шириной.
Столь бесцеремонное обращение привело меня в такую ярость, что на мгновение я даже забыл, где нахожусь и зачем сюда прибыл. Рыча от злости, я перерезал веревочные петли и выполз, весь скрюченный, точно паралитик, из-под обломков. С невероятными мучениями я встал на ноги и окинул пустынную площадь свирепым взглядом, словно готовясь вызвать на бой первого, кто подвернется. И тут я постепенно вспомнил, куда попал и что происходит.
Невольно напрашивался вывод, что если удобства этого путешествия соответствуют общему уровню заботы ведьмы о моем благополучии, то у меня есть все причины беспокоиться об исходе своей миссии, в особенности о том, как я переживу аудиенцию у самого ужасного божества.