- Итак, - продолжил он…
«Сегодня ночью мне приснился сон.
Зима. И от мороза стыли вены. Шёл белый снег как никогда.
И слёзы превращались в капли пены, и падали на снег кусками льда.
У старого заброшенного храма, что в городе на площади стоял,
Старик замерзший на снегу лежал, средь мусора и брошенного хлама.
И колокол церковный наверху молчал.
И там же, у замерзшего старца слепая бабушка прижалась у калитки,
А ветер с измождённого лица, в предчувствии уж скорого конца, срывал ей шарф от слёз солёных липкий.
Мне снился сон:
Она крестилась, стоя у ворот. Голодная – просила хлеб в надежде.
И в порванной поношенной одежде, прикрыв дрожащею рукою рот, пыталась плач свой подавить как прежде.
Мне снилось, как под шум колёс, слепая руку навесу держала. Рука от старости и холода дрожала:
Она ждала, чтоб кто-нибудь поднёс…
Да нет. Лишь только кошка рядом пробежала.
Отчаявшись, она легла у тела и обняла уже холодный труп.
Толпа, собравшись, быстро поредела…
И тихо разошлась: кому какое дело? – приедет «скорая» и в морг их увезут.
Всю ночь лежала и совсем остыла заброшенная пара на снегу.
И девушка, что проходила мимо, с тоскою в сердце камень положила – я это в памяти надолго сберегу.
Да будет так! Да будет им достойная могила!»
…Серов помедлил немного. В столовой стояла благоговейная тишина. Затем закончил:
«Такой вот сон.
Забытая тоска холодной болью сердце поглощала.
На месте поутру толпа уже скучала.
И только старая могильная доска об этом сне печально возвещала».
…Он умолк.
Соня, всхлипнув, бросилась к нему на шею. Послышались грустные вздохи сидевших рядом пилотов. Вошедший в это время в помещение полковник Ховрин и, прослушав, очевидно, всё произведение целиком, весомо предложил:
- Скорее, это больше не к Соне относится, а ко всем жителям блокадного Ленинграда, только недавно прорванного нами у немцев. Как считаете, товарищи лётчики? Опубликуем эту «Балладу о верности» в дивизионной газете? А там и до фронтовой дойдёт!
Кругом послышались возгласы приветствия, все наперебой стали поздравлять Серова с замечательными строками, а он, растерянный и обескураженный, никак не мог взять в толк, отчего его, в общем-то, посвящённые Соне стихи, так бурно приветствовали все пилоты авиаполка. Писал-то он эту балладу для Сони, а вышло, что она теперь будет посвящена всему блокадному Ленинграду.
Чудеса, да и только, подумал он, тем не менее, принимая поздравления. Вместо гауптвахты, предназначенной ему за невыполнение приказа, он умудрился ещё и стать на некоторое время известным в дивизии поэтом.
Такова вот «се ля ви», как сказал бы Кубанский…
******** (пауза) ********
Когда полковник ушёл, страсти поутихли, и столовая опустела, Серов остался за столом с Заречиным, Кубанским и Рассохиным – командиром звена. Соня убирала посуду, тайком смахивая слезинки. Пилоты разошлись по своим землянкам на отдых. На длинном столе чадила керосиновая лампа. Все притихли, думая каждый о своём. Где-то прошмыгнула кошка. В «моечной» гремели мисками две женщины, перемывая посуду. Подметя пол, Соня устало примостилась к плечу Серова. Тот вертел в руках какой-то непонятный круглый предмет, похожий на чёрную хоккейную «шайбу».
Без интереса посматривая на этот предмет, Кубанский поинтересовался:
- Всё хочу спросить у тебя. Сколько не увижу по вечерам, ты всё время крутишь в руках эту кругляшку. Хоть бы раз сказал, что это такое…
Заречин поддержал его, в то время как Рассохин просто смотрел отсутствующим взглядом на огонь лампы. Свет в целях маскировки не включали. Где-то вдалеке был слышен гул артиллерии, иногда близкий, отчего в «моечной» начинали звенеть алюминиевые ложки и миски. Соня тоже заинтересовалась предметом, прижавшись ближе к плечу своего возлюбленного.
- А чёрт его знает, - задумчиво ответил Серов, улыбнувшись Соне. – Эту вещицу передал мне по наследству мой дед. Он рассказывал, как однажды, ещё во времена Революции, приблудившийся к нему пёс принёс в зубах этот непонятный предмет, да так и оставил его у деда. Что с ним было делать, и что представляла собой эта вещица, дед не знал, но берёг с тех пор, пока через отца она не перешла мне в руки. Отец держал её как память о деде. Собака померла ещё при нём, и откуда она притащила непонятный предмет, так и осталось для отца загадкой. С тех пор и таскаю его с собой вроде как талисмана. Он на удивление лёгкий, состав сплава неизвестен, и, разумеется, никакая это не «шайба».