Всё дышало первобытной тишиной и умиротворением. Природа, казалось, раскрыла перед двуногими существами все свои нескончаемые резервы, предлагая пользоваться ими на своё усмотрение.
И всё бы ничего, всё бы так и происходило, как положено истории Земли на заре становления человечества, но что-то здесь было не так. Птицы не те. Белки, хоть и похожие на современных, тоже выделялись какими-то неуловимыми признаками различия. По всем вытекающим последствиям антропогенной эволюции, сейчас у костра должны были сидеть неандертальцы – предшествующая ветвь перед следующим видом - кроманьонцами. Они и сидели.
Но… это были не те неандертальцы.
Благодаря «эффекту бабочки», произошедшему в триасовом периоде, окончание мезозойской и наступление кайнозойской эры пошли абсолютно иными путями развития Земли как планеты. И если конец мезозоя ознаменовал собой ещё едва различимые заметные различия эволюции динозавров, которые затем, как известно, вымерли, уступив место млекопитающим, то уже в кайнозойской эре различия были весьма очевидны. Особенно это коснулось антропологического развития гоминидов.
Началось всё в миоцене. Дриопитеки уже не соответствовали своему виду. Спустя полтора миллиона лет на сцену жизни вышли австралопитеки, но и они отличались как строением, так и внутренней анатомией от привычных понятий этого вида. Дальше – больше. Питекантропы, сменившие тупиковую ветвь предшественников-полуобезьян, уже разительно отличались от стандартных форм, принятых учёными всего мира. И вот венец всему: теперь у костра сидели не денисовцы или неандертальцы, а совершенно иной вид эволюции, хотя и принадлежащий уже к Homo Sapiens. Различия с известными раскопанными останками были настолько очевидны, что поражали своими масштабами, если бы их мог сейчас наблюдать любой антрополог современного мира.
Они были, несомненно, двуногими, пятипалыми, поросшие волосяной растительностью, в шкурах обмотках на ногах, имели копья с обсидиановыми наконечниками и примитивные каменные орудия. Способны были развести огонь в любых условиях непогоды. Низко посаженные глаза под нависавшими костными дугами бровей смотрели на мир плейстоцена наивно и добродушно, совершенно не подозревая, что и они вскоре предстанут в истории Земли последней тупиковой ветвью эволюции. Затем история развития человечества совершит ещё один противоположный науке скачок, выведя на сцену жизни последний перед современным человечеством вид – кроманьонцев. Эти уже будут походить на современного человека более правдоподобно. Природа с течением десятков тысячелетий всё же найдёт в себе силы выровнять ту досадную ошибку приборов, что произошла в триасовом периоде мезозойской эры. Постепенно, шаг за шагом, последовательно и методично она будет выравнивать допустившую оплошность в течение веков и тысячелетий, пока снова не войдёт в своё историческое русло.
С одной лишь разницей.
Необъяснимой природе и не поддающейся никаким научным анализам.
А именно…
Позднее, уже в настоящем реальном времени археологи обнаружат в пещерах наскальные рисунки примитивных художников. Они будут изображать быт и охоту первобытных племён на мамонтов и зубров. Но это будут не те мамонты. Это будут не те овцебыки, буйволы или саблезубые леопарды, которые принято считать в археологии по их костным останкам.
Это будут совершенно иные животные, хоть и похожие отдалённо на своих предков.
После наскальных рисунков археологи грядущих тысячелетий обнаружат в раскопках пресловутую и знаменитую глиняную статуэтку Виллендорфской Венеры времён палеолита. Однако это будет не та Венера. Не та глиняная скульптура, какой её принято считать в анналах археологии. Она буде, несомненно, похожа, но что-то неуловимо неизвестное будет проскальзывать в её строении. И, наконец, всем известный и легендарный Стоунхендж. Он тоже будет не тем Стоунхенджем. Мегалиты, их количество и конфигурация будут совпадать с настоящим оригиналом. Однако расположение блоков и их азимут будут в корне отличаться от известных человечеству прототипов.