Это было что-то огромное, стальное и, кажется, живое. Вместо шкуры или камзола на нем были тронутые ржавчиной латные пластины, образовывавшие подобие старинного доспеха, но там, где пластин не доставало, вместо сукна или человеческой кожи виднелись натужно крутящиеся шестерни и попискивающие в смазке из китового жира гидравлические валы.
— Совершенно никчемная рыба, — прогудел голос, — Тощая, потрепанная и, к тому же, глупа как пробка. Какая еще рыба клюнет на пустой крючок?
— Та, которая не желает сигать в Марево, — выдохнул Тренч, против воли лязгая зубами.
Разглядывать пирата приходилось снизу, задрав голову, из положения крайне неудобного и, пожалуй, даже оскорбительного. По крайней мере, оно могло считаться оскорбительным, если бы перед Тренчем стоял человек.
Но первое существо, встреченное им на борту загадочной «БЛЫ» человеком не было. Его контуры напомнили Тренчу что-то позабытое, виденное в детстве мельком. Память услужливо подсказала угловатые черты, грозные маски, напыщенные, под старомодную манеру живописи, позы…
«Это же голем, — сообразил Тренч, — Старый абордажный голем!»
Механическая махина и в самом деле была абордажным големом. Крайне устаревшим, архаичной конструкции, как машинально отметил Тренч. Такие големы использовались во флоте добрых полтора века назад, еще в Высоких Войнах. На голову выше самого высокого мужчины, наделенные огромной механической силой, они падали на вражеские палубы подобно живым снарядам и сеяли вокруг себя смерть и разрушения, превращая рангоут в мелкую деревянную щепу своими стальными когтистыми лапищами. А уж когда големы сходились друг против друга, корабль, говорят, и вовсе был обречен — искр от сшибающейся стали валило столько, что все неизбежно заканчивалось пожаром на борту.
С тех пор абордажные големы давно стали раритетом. Слишком тяжелые, чтобы их выдерживали палубы легких судов, слишком неповоротливые, слишком капризные в обслуживании, они быстро были списаны и забыты, как оказались забыты старомодные широкогорлые мортиры или неуклюжие толстозадые галеоны. Редкие уцелевшие экземпляры абордажных големов торчали в коридорах губернаторский канцелярий, навек превратившись в неподвижные статуи. Что ж, всякому существу Роза, как известно, посылает свой ветер…
Это голем не только функционировал, но и отличался совершенно нехарактерным для големов поведением. Вместо того, чтоб вытянуться по стойке «смирно», он обращался с Тренчем самым фамильярным тоном, при этом еще и демонстрировал подобие мышления.
Но Тренч отчего-то даже немного успокоился. Он всегда испытывал симпатию к механическим созданиям, пусть даже столь грозным.
— Эге, рыба еще и болтает, — удивился голем, разглядывая свой улов. Его глаза напоминали линзы подзорной трубы, только забранные прочной защитной решеткой, обычные выпуклые стеклянные кругляши. В их блеске Тренчу почудилось что-то вполне человеческое и даже, как будто, саркастичное, — Я много лет под облаками хожу, многих рыб на палубу забрасывало, но чтоб такую… Рыбу-топор видел, рыбу-флейту видел, даже рыбу-грушу приходилось. А вот эта порода мне как будто бы незнакома… Невзрачная какая-то и тощая, даже жарить нечего, зато болтает. Толку мне с такого улова? Не проще ли отправить его обратно за борт?
Голем даже не пошевелился, но Тренча вновь проняло неприятным холодом. В том, что голему ничего не стоит одним движением гидравлических рук швырнуть его за борт, он нисколько не сомневался. И потому выдохнул первое, что пришло на ум:
— Не надо за борт. Я пригожусь.
— Для чего ж ты пригодишься? Ни мяса, ни шкуры… Или ты только болтать умеешь? Для рыбы талант несомненный, только нам такие без надобности. Это губернаторы в своих аквариумах любят всякую диковинку держать, хоть бы и болтливую рыбу. А нам к чему?
— Я инженер, — быстро сказал Тренч, кутаясь в плащ, чтоб тело могло рассосать застоявшийся под одеждой холод. Получалось это с трудом, зубы все еще лязгали вразнобой. Тепло вырабатывает только сытое, спокойное тело. Тело уставшее, промерзшее и звенящее от напряжения, никакого тепла не дает, только лишь слизь усталости, выделяемую кожей. Может, оттого Тренч под взглядом абордажного голема ощущал себя липким, как рыбёха на разделочной доске.
— Инженер! — голем даже головой дернул от удивления, — Рыба-инженер! Бывает же такое. Клянусь всеми восемью лепестками, такого улова мы еще не знали. Инженер! Надо бы, пожалуй, и остальные якоря проверить, вдруг там еще инженеров найдется… Инженер — это самая ценная рыба в наших краях. Нам на корабле механик до зарезу нужен. Да и я с каждым годом не молодею. Влажность, ржавчина, чешуя рыбья в соединения набивается… Правый торсион уже с год скрипит, иногда как схватит, не разогнуться…