Но дядюшка Крунч был неумолим.
— И снова нет, Ринриетта. Акулы действительно ходят под южными ветрами, но они никогда не собираются в стаи по тысяче голов. Это тоже серьезное нарушение пиратского синтаксиса.
— О Роза! — выдохнула Алая Шельма, — Десять акул! Так сойдет? Десять акул под южным ветром, у нас пленник!
— Вполне сносно, — снисходительно заметил голем, — Но надо еще немного поработать над артикуляцией.
Поняв, что на него не обращают внимания, Тренч осторожно поднял голову, чтобы получше рассмотреть пиратского капитана. И смутился еще больше.
Первое, что бросалось в глаза — ее китель из алого сукна и такого же тона щегольская треуголка. Правильнее сказать, дымчато-алого, цвета легких рассветных облаков. Будь оно на несколько тонов ярче, напоминало бы Марево, подумалось Тренчу. А так всего лишь беспокойно-алый, как свежая кровь на палубе или свежее вино или…
Интересно, откуда она? Несмотря на то, что капитанесса пыталась говорить хрипло и отрывисто, подражая старым небоходам с их вечно заложенным носом, голос выдавал ее нездешнее происхождение с головой. Его мелодика была непривычной, явно нездешней, а мягкие плывущие окончания и подавно позволяли предположить, что госпожа Алая Шельма родилась не на островах Готланда, а где-то далеко, возможно, в тысячах миль от здешних краев. Тренч никогда не был специалистом по акцентам, он и чужестранцев-то ни разу в жизни не видел, но отчего-то предположил, что капитанесса увидела небо в Каледонии — больно уж певуче у нее получалось…
Тренч обнаружил, что капитанесса изучает его, причем совершенно открыто. И еще очень внимательно. Настоящий капитанский взгляд, от которого всякий находящийся на палубе сам собой замирает по стойке, судорожно оправляя на себе форму. Но не такой, как у капитана Джазбера, нет. Взгляд Алой Шельмы отдавал бронзой. Старой, под цвет густого янтаря, оружейной бронзой, из которой когда-то отливали пушки. Коварный цвет, притягивающий и жутковатый одновременно.
Пожалуй, только лишь этот взгляд да мундир с треуголкой и делали ее похожей на пиратского капитана, потому что в остальном она мало чем отличалась бы от молодой женщины лет двадцати трех или, может, двадцати пяти. Вполне правильные черты лица, никаких тебе шрамов, пороховых ожогов, зловещих татуировок или черных повязок. Разве что нос немного вздернут, но, судя по многим признаком, он достался Алой Шельме в наследство, а вовсе не был приобретен в пьяной кабацкой драке. Нос, пожалуй, немного портил общее впечатление, придавая лицу капитанессы по-детски упрямое выражение.
Что до внешнего облика, капитанесса пиратской баркентины явно не стремилась выглядеть моложе своих лет и даже намеренно пыталась огрубить свой образ. Никаких украшений, никаких румян, даже ресницы не наведены сажей по каледонийской моде. Темные волосы были острижены коротко, выше плеча, причем нарочно грубовато, превратившись в россыпь острых перьев, торчащих из-под алой треуголки.
Она опасна, понял Тренч. Не как акулы, что изображены на ее флаге, но, несомненно, опасна. Как рыба-камень[32] с ее ядовитыми шипами или скорпена, воздушный ёж, гроза высоких течений и дальних островов.
— Кто такой? — коротко спросила капитанесса, глядя Тренчу прямо в глаза, — Имя, звание, флаг. Отвечать коротко и без лишнего. Каждое лишнее слово будет укорачивать доску, по которой ты прогуляешься над Маревом.
Собравшаяся во рту слюна показалась Тренчу отдающей ржавчиной жижей вроде той, что образуется в трюме после того, как корабль проходит дождевые облака. С абордажным големом капитанесса могла быть приветливой и милой, но стоило ей обратить внимание на пленника, как выражение ее лица мгновенно сменилось.
«Как флаг, — подумал Тренч, уже не зная, куда ему смотреть, — Точно пиратский флаг вдруг вздернули на гроте, спустив маскировочный торговый. Алый, тревожный флаг. Цвет крови, цвет облаков…»
— Тренч. «Саратога», Готланд. Младший… э-э-э… помощник инженера.
Получилось не так кратко, как ему хотелось, но капитанесса удовлетворенно кивнула.
— У тебя необычный говор. Откуда ты, Тренч?
— Рейнланд, госпожа капитанесса, — почтительно ответил он.
Алая Шельма смешно скривила нос, точно унюхала вдруг в капитанской каюте какой-то посторонний и не особо приятный запах.
— Это что еще такое?
Ему только и оставалось развести руками.
— Остров.
Он сам удивился, как легко вся его прошлая жизнь уместилась в одном этом слове, точно так же, как он сам умещался шестнадцать лет на большом куске крутящегося в воздухе камня.