Она…
Круговерть возникающих и рассыпающихся миров стала непереносимой. Но в этих мирах не было того, кто мог бы дать ей совет, утешить или прийти на помощь. В них вообще ничего не было кроме ее собственных страхов и переживаний.
И тогда она сделала то единственное, что следовало сделать.
— «Малефакс», — сказала она, не открывая глаз, — Начинай.
Ей показалось, что она нырнула с головой в Марево. Только теперь это был не липкий алый туман, пахнущий гнилой рыбой, в котором ей уже приходилось тонуть. Это был мир, созданный по законам, бессмысленным в небесном океане. Он состоял из пространства, которое не имело ничего общего с привычными ей геометрическими формами. У него даже не было размеров — в первый миг она едва не задохнулась из-за его тесноты, но в следующий уже готова была закричать от ужаса, обнаружив себя микроскопической точкой посреди бездонного океана. Человек не мог существовать в этом мире переплетающихся контуров, где все не было тем, чем казалось, но, в то же время, казалось еще более реалистичным, чем было. Вокруг нее скользили тени, которые она не могла рассмотреть — тени событий, абстрактных форм или чужих воспоминаний. Под ногами у нее хлюпали чьи-то размышления, сотканные из эфемерных толкований. Вместо неба распахнулась бездна искаженного смысла, по которой ветер гнал изломанные облака фальшивой судьбы.
Она почувствовала, что сейчас распадется. Превратится в горсть рассеянного по ветру песка. Прекратит существование, как мыслящая структура — в этом хаосе, где не было разницы между формой и цветом, между временем и причиной, мысль просто не могла существовать, как не может существовать ветер в безвоздушном пространстве. Но одно слово ей все же удалось выкрикнуть:
— «Малефакс»!
Его успокаивающий шепот лег ей на плечи прохладным плащом с запахом календулы.
— Все в порядке, капитанесса. Вы целы. Просто оказались там, где человеку лучше не оказываться.
— Где я?
— В спектре смешения. Между миром материальным и магическим эфиром. Здесь все… Не такое, как вы привыкли видеть. Я попытался отделить ваш разум от того шторма, что творится снаружи, но полностью мне это не удалось. Я частично экранировал вас от буйства магических энергий. Скажем так, сейчас вы — разум, оказавшийся в эпицентре магического шторма, связанный с телом лишь перекрученными тонкими нитями.
Она оглянулась, пытаясь в безумном месиве этого мира найти хоть что-то, с чем могла себя ассоциировать.
— У меня больше нет тела.
— О нет, оно в полном порядке. Я даже вижу его — на капитанском мостике «Барбатоса». Оно привалилось к стене и кусает губы.
Ринриетта не видела стены. У нее не было губ. Но ему она поверила.
— Не видно, оно не обмочилось от страха?
— Не похоже, — тактично произнес он. Удивительно, здесь у его голоса были другие оттенки. Куда более глубокие, чем те, что доступны человеческим связкам, — Я думаю, вы сможете восстановить над ним контроль. Я вижу, как дернулась рука.
— Я не могу управлять тем, чего не чувствую!
— Вам надо помнить, что вы разрознены, но между вами есть связь. Ваше тело в порядке, если не считать пары ссадин. Ваш разум сейчас парит в гуще нематериализованных чар, сотрясаемый колебаниями магической бури.
— Но я не магическое существо! Я человек!
Последнее слово далось труднее всего. В этом мире не было ничего человеческого. И ее самой тоже не было. Она была лишь зыбким отпечатком того, что когда-то существовало или могло существовать, крохотным бликом гелиографа на поверхности облака.
— Что такое разум? — меланхолия «Малефакса» зазвенела вокруг звоном серебряных колец, на миг скрасив все окружающее синильным привкусом миндаля, — Разве ведьмы, направляя магическую энергию, не делают это силой мысли? Все ветра в воздушном океане взаимосвязаны, даже если дуют в разные стороны. Все энергии связаны между собой, даже если имеют разную природу и частоту. У мироздания нет глубины, капитанесса, оно бездонно. Возможно, на каком-то из его бесчисленных эшелонов излучение человеческой мысли и излучение чар отчасти переплетаются…
На миг ей показалось, что в этом есть какой-то смысл. Переплетение чар создает разум. Разум управляет чарами. Все ветра связаны. Все…
— У меня нет на это времени, «Малефакс». Мне нужно добраться до сердца «Барбатоса». Ты его видишь?
— Неподалеку от вас, — тотчас отозвался гомункул, — Бочонок лежит на палубе в восемнадцати футах и шести дюймах от вашего тела. Вы коснетесь его, если будете двигаться по прямой лицом на юго-восток.