За 90 секунд не распробованного даже удовольствия Демьян расплачивался 90 днями постоянного страха позора. Мaman усовершенствовала фантом, сделав его говорящим и независимым. Теперь фантом подглядывал уже за бывшим хозяином, причем сам выбирал нужный момент для появления – когда в туалете подкараулит, когда в душевой в обнимку с фотографией молоденькой училки застукает. А уж какие комментарии отпускал – спецы с кафедры словоблудия отдыхали.
Насобирав компромата, фантом объявил в дёминой школе аукцион, представив предварительно на всеобщее обозрение несколько пикантных фото с Дёмой в главной роли. Не слезами, ни угрозами уговорить Maman свернуть фантом не удалось. Она считала, что ее сын, «наследник доблестного рода», должен пройти наказание до конца, либо, найти выход самостоятельно, тем самым доказав свою родовую смекалку.
Аукцион все-таки состоялся, но единственным покупателем на нем стал сам герой. Чтобы выкупить режиссерские фантазии фантома Демьяну пришлось срочно, за бесценок, продать свои сокровища – гоночный флайкар[15] и крыло Падшего ангела. Фантом вырученные средства передал родителям и растворился – его программа закончилась. А Демьян на всю жизнь уяснил неприкосновенность приватной жизни. Кстати, аукционные деньги до сих пор лежат на отдельном счету в Андеграундкрепежбанке[16], и хотя деньги согласно девизу его семьи не пахнут, душок липкого подросткового страха унижения до сих пор сохраняет этот счет нетронутым.
Из динамиков джипа пронзительно давил на мозги популярный шлягер, недавно подкинутый с кафедры манипулирования и зомбирования. Уси-пуси мармеладная любовь. Ну и фантазия у МАЗИстов! Демьян представил воспеваемую безголосым певцом даму: тело из агар-агара, глазки-микробы, оцененные аж в три карата, и содрогнулся. Шевельнув в кармане пальцем, переключил волну. Теперь радио изливалось рекламой, под аккорды другой, до боли знакомой мелодии. Бедный старик Моцарт[17], слышал бы он как из его гениальной музыки радиозаставки клепают, точно бы в свое время от контракта с Андеграундом отказался.
И чего Демьян так завелся из-за аборигенки?
Ну, ледышка, я еще раскручу тебя на горяченькое, или я не демон Ада! процедил сквозь зубы Демьян, и уже громче добавил: Эй, Вован, тормози, мы на хазе!
Тебе здесь, что ли? – очнулся водитель.
Благодарю! – Демьян улыбнулся. – Надо же, черт, а на доброе дело развел!
А я недавно уже добро делал, шефу бывшему, обиделся Вован. На разборке под шумок лишнего «Геру» в унитаз слил, чтоб, значит, у пацанов претензиев не было. Только не помогло ему, его все равно оприходовали.
Поэтому-то шеф и бывший? – резюмировал Демьян. – Ну что ж, делай добро и пускай его в воду! Хороший фильм, посмотри на досуге.
На чем? переспросил Вован, но пассажир уже вышел из машины, и как-то странно на прощание махнул рукой, будто что-то с нее стряхивая…
Водила не успел еще тронуться с места, как на него закапало:
Крыша течет, подумал он, и посмотрел наверх – над головой вырастала дыра, края которой стекали многочисленными струйками в салон. По лобовому стеклу потекла вода. Вместе с самим стеклом. Под ногами захлюпало, днище стало прозрачным, водянистым, показался асфальт.
…Или плывет! – закончил мысль Вован и в этот момент под ним пошло по швам сиденье, которое оказалось наполненное водой, и с этим нескончаемым мокрым потоком братан грохнулся на землю.
Через пару минут все закончилось. Обалдевший Вован сидел под моросящим дождем в огромной луже, бышей еще несколько минут назад его джипом. Он тупо провожал взглядом остатки любимого автомобиля, стекающего грязным потоком в канализационный люк. В решетке люка застрял рубиновый браслет, он тихо позвякивал под струями текущей жижи. С ночного неба на Вову пялилась унылая луна и голосом недавнего попутчика повторяла ему: «Делай добро, и бросай его в воду! Делай добро, и бросай его в воду!».
* * *
Несмотря на поздний час, подземка встретила Кристину гулом и гомоном людской толпы. Вокзальная жизнь пульсирующая и бесконечная. Поезда привозят толпу, разгружают, загружают, снова увозят. Вокзал кипит, не останавливается, варит из людей свой обед, заправляет его багажом, присыпает сверху проблемами и надеждами. Перекладной уклад вокзальной жизни.
«Это хорошо, что людей еще много, подумала Кристина. – Легче затеряться».
Она прошла до середины тоннеля и остановилась перед железной дверью с категоричной надписью «Не влезай – убьет!». Ироничный череп над надписью приветственно помахал костями. Девушка тронула кусок арматуры, приваренной к железному полотну, она, по-видимому, исполняла роль ручки, и дверь поддалась.
А меня ждут, однако!
Это было приятно. Значит, не зря она здесь неделю провела. А ведь перед этим заданием сама с собой дебаты устраивала – социолог против ангела. Хорошо, что последний победил – результат-то на лицо. Да и работа к финалу идет.
Диплом, конечно, у нее оказался не из легких. Да и какую еще тему могла выбрать одна из любимых учениц Его Святейшества, не коммунистов же к Богу обращать. Они и так на старости лет партбилеты на спасение души бегут обменивать, кто в церковь, кто в мечеть. Стоили-строили светлое будущее, соцсоревнования устраивали, наказы партийных съездов выполняли, у государственной кормушки в очередь выстраивались, а кормушка глядь, корытом с дурно пахнущим содержимым обернулась. Нынче такие вот «истинно верующие», с душком, и множатся. Что поделать, конъюнктура такая, новая социально-экономическая формация. Считают, что купить можно все, даже место на том свете забронировать.
Кристина же занялась Россеей, излюбленным полигоном Адовых выходцев последние несколько веков. Ангелесса выбрала семь смертных грехов, овладевших семью грешниками, играющими не последнюю роль в этом великом, но несчастном государстве.
Несмотря на все инсинуации Андеграунда, Кристина вылечила от алчности продажного губернатора, уберегла от блуда Первую леди и отвратила гнев самого Президента, умерила гордыню знаменитого режиссера, низвела зависть национальной валюты к конвертируемой и спасла от уныния последнего честного милиционера бывшей страны Советов. На память о каждом спасенном ангелесса оставляла себе крохотный флакончик, заполненный Дыханием искренности – радостью чистой души, сумевшей устоять и избежать греха.
Остался последний греховодник, один из самых жестоких московских вожаков бездомных Самуил Князь Тьма. Редко кому удавалось выжить из тех, кто видел Кристининого седьмого ангела. Его лицо знали единицы. Его берлогу не знал никто. Он выходил «в общество» по собственному расписанию. И его «общество» жило по установленным им правилам.
История восхождения Самуила была противоречива и темна, оправдывая прозвище. Появился он в лабиринте московских коммуникаций не так давно, лет семь назад. Мрачный, излучающий зло гигант, без малого двух метров росту, с легендой людоеда, леденящей душу даже бывалым отморозкам, он за год достиг невиданных вершин общественного дна. Оставшиеся его противники удачно поисчезали с местного политического дна в результате трагических случайностей и Князь Тьма безраздельно воцарился на одном из лакомейших кусочков столицы подвокзальном Центре.
Тяжелая дверь приоткрылась зияющей темнотой. Повеяло амбре разлагающихся отходов. Кристина уверенно шагнула вперед, намереваясь зажечь Светлячок[18], но ее руки быстро и легко перехватили, освободив от дамского рюкзачка. Вспыхнул инфракрасный маяк сканера и быстро побежал по ее одежде. В стороне в свете налобных фонарей шахтеров две тени шуршали содержимым ее сумочки.
Ангелесса только начинала настраиваться на ночное видение, а люди-тени уже закончили проверку ее «намерений». На глаза легла темная эластичная повязка. Легкий толчок в спину, и влекомая под руки свитой, визитерша отправилась на встречу с Князем.