Отец с сыном понимающе переглянулись.
Ты? Вздохнешь спокойно?
Да ты с ними первый десяток лет спать, есть, и, пардон, в туалет ходить будешь. Чтоб значит, под присмотром чего-бы не вытворили.
Все равно я своих решений не меняю. В субботу едем на смотрины. Готовьтесь. Оба! И Ада обиженно дернув плечом, повернула к фуршетным рядам. Такой всплеск эмоций требовал восполнения. Хотя бы и плотоядного.
Демьян проводил Maman обреченным взглядом.
Фуршетный яд не пробовал? – раздался сзади знакомый иронический голос.
Это что за лингвистический изыск?
Не лингвистический, а гастрономический, сказал Ганс, дожевывая канапе с комковатым сизым наполнением. Для настоящих гурманов.
Какими судьбами?
Неужели ты думал, я оставлю тебя на съедение этой тигрице?
Какой тигрице? Эта суккуба и на суслика пока не тянет.
Стоп. Какая суккуба? Тебе что подослали суккубу? Зачем? У тебя же природный иммунитет.
Никто мне суккубу не подсылал. Ее Maman мне нашла.
Зачем?
Зачем-зачем. Что бы женился!
Ганс рассмеялся.
Ну, я знал, что мадам Ада дама деятельная, но чтоб настолько! И как глубоко смотрит…
Еще скажи, что ты на ее стороне!
Нет, что ты, разумеется, мы с тобой всегда по одну сторону светофора – по левую, для неженатиков. Но мадам Ада меня в очередной раз потрясла своей дальновидностью. Что делать собираешься?
Развлекаться!
Время ли?
А, Демьян махнул рукой, Второй раз живем! Третьего может и не быть.
Что ты, это Бог любит троицу, а Диавол – ровно на порядок больше![216] Так что у нас впереди перспектив больше, чем у новорожденной кошки[217].
Кончай теологические изыскания, удовольствия ждут!
И друзья устремились к стайке щебечущих демониц из последнего хитового мюзикла Андервильской Олины Дуракоff.
* * *
Одинокая девичья фигурка сжалась в углу кровати в ожидании неприятностей. Во взгляде – обреченная покорность мрачному будущему. Обхватив колени, Кристина напряженно думала. Искала выход и не находила его.
После консилиума ее так и не выпустили из Обители Души. Несмотря на то, что во всем Пентхаузе не было ни одного специалиста по родовспоможению (нет спроса – нет предложения!), знахари и врачеватели в один голос заявили, что пациентке необходимо остаться в Обители для прохождения дополнительного обследования.
И Его Святейшество с ними согласился.
Кристина ни разу не видела патриарха таким растерянным. Амбросий всегда был для ангелессы символом собранного, уверенного в себе и своих действиях верховного мужа. Мудрые глаза патриарха светились вселенским знанием, речь текла мерно, неторопливо, ответственно. Единожды попав в поле заботы правителя светлых, ты в дальнейшем долго ощущал родительскую защиту доброго покровительства.
Но события последних дней выбили почву даже у верховного столпа незыблемости. Пожалуй, в первый раз за свое почитай тысячелетнее правление, Его Святейшество Патриарх Верхнего мира и Заоблачных Далей не знал, как поступить. И решил дать делу отстояться. А его причине, Кристине, по-видимому – отлежаться.
Ангелесса методично изучила все трещинки на потолке больничной кельи, все живописные разводы на стенах и полу, укусы ржавчины на оконной решетке. Теперь без труда она могла воспроизвести эти следы времени и предыдущих недужцев по памяти. Но никакие отвлекающие дела и мысли не смогли помочь ей с главным – она тоже не знала, что ей делать.
«Где ты, милый демон? В каких интригал увяз? Нам так нужна твоя уверенность! Да, не удивляйся – нам, мне и… девочке, нашей девочке!».
Как то в одну секунду беззаботной юности пришел конец. Нести бремя ответственности за многих тяжело, но за одну, пусть еще и не рожденную душу оказалось еще тяжелее.
Как жить дальше? Сделать вид, что ничего не произошло? Это обман, а значит зло.
Расстраиваться? Чему? Тому, что в ней бьется искорка новой жизни? Неправильно.
Тогда радоваться? Тоже чему? Тому, что она совершила? А в чем собственно она провинилась? Она испытала прекрасное чувство, чего греха таить, продолжает испытывать его и по сей день. Это чувство подарило ей чудо. Разве может это доброе чудо принести горе?
Значит, ей посчастливилось? Да, она уверена в этом.
Осталось убедить в этом окружающих.
И бороться за свое счастье. Если все-таки не поверят.
За размышлениями Кристина не услышала, как в дверь не то постучали, не то поскреблись. В приоткрывшуюся щель протиснулся Паскуаль. Он нервно захлопнул дверь, прижался к ней спиной и замер. Подождав пару минут, ангел с облегчением вздохнул и отмер. Лицо украсила благообразная улыбка, и Паскуаль устремился к Кристине.
Грустишь, девонька? Чем я помочь тебе могу? Утешить как?
Ангел присел рядышком с Кристиной и продолжил елейным тоном:
Тяжко?
Девушка молча кивнула, а Паскуаль пододвинулся ближе.
Одиноко?
Кивок. Сближение.
Страшно?
Ангелы уже сидят вплотную, Паскуаль приобнимает Кристину за хрупкие плечики, но погруженная в собственные размышления, ангелесса этого даже не замечает.
Ты как никто сейчас нуждаешься в поддержке и понимании. И помощи. И я решил, глаза Паскуаля при этом засверкали фанатичным блеском, спасти тебя. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Наши братские чувства всегда Его Святейшество поддерживал.
Кивок.
Вот и не удержались мы от чувства, нас захватившего. Но хоть и супротив традиций пошли, Всеединый поддержал в нас искру любви. А посему беру я на себя всю заботу о тебе – будем парой венчаной, примером незыблемым воли Его. Ты же хочешь спокойствия и счастия?
Да…
Коли в ноги патриарху упадем на пару, не откажет он наш союз святым объявить!
Да…
Вот и ладненько, вот и славненько!
Паскуаль наклонился к Кристине с намерением закрепить достигнутое поцелуем. Он столько раз наблюдал эту процедуру у земов, изучал на запретных рисунках и видео, чтобы в нужный момент не растеряться и воплотить полученные знания на практике... Но равнодушно-отрешенный вид Кристины подействовал на Паскуаля как ледяной душ, и всю бравую решительность как рукой сняло. Единственное, на что у него хватило смелости это запечатлеть легким касанием братский поцелуй на челе ангелессы.
Посчитав молчание Кристины за согласие, Паскуаль победно улыбнулся и… расслабился.
Хорошая у тебя келья!
Чем же?
Светлая, одиночная…
Как в остроге.
Есть малехо… Ну да тебе на пользу – подумаешь о своем проступке!
Очарование псевдозаботой со стороны ближнего как рукой сняло. Кристина широко распахнула глаза, отгоняя морок раздумий.
Ты как сюда попал?
– Пришел тебя проведать, душу заблудшую.
За своей смотри, паскудник!
Я ей помочь хочу, дурочке несчастной, а она на меня ушат помоев!
Это пока только капельки! Чем помочь?
Так дитя, что ты под сердцем ныне носишь, своим предлагаю назвать.
Не поняла?
Как есть дурочка! Ну, слушай! Влюбились мы...
Кто влюбился? – подозрительно тихо поинтересовалась Кристина, но Паскуаль уже был не в состоянии обращать внимание на нюансы интонации. Его увлекло собственное благородство, в которое он так здорово поверил, маскируя перед своей совестью выгоду:
Ты в меня, разумеется, ну а потом и я в тебя! Не перебивай! Любовь наша перешла грань дозволенного, но Всевышний простил детей своих заблудших и одарил милостью…
Какой еще милостью?
– Чадом в твоем чреве. Чудо решил чрез нас явить. Представляешь, какими мы популярными в Раю станем? В сонм святых-чудотворцев сразу попадем…
Солгать? ТАК солгать? – Кристину передернуло, но Паскуаль опять не внял голосу, расставившему акценты.
Ой, а то ни разу не брала грех обманного словоблудия на душу?
А откуда ты вообще все знаешь?
Я от «Лизоблюда»[218]! Ой, да об этом весь Рай знает!