Восьмой день недели
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ НЕДЕЛИ
Роман
1
Гостиничный сад был залит солнцем. Поверх старых вязов размашисто голубело небо, а ниже, сквозь листву, серебряными пятнами просматривалась река. «Жаркий денек, — подумал Радин, — искупаться бы». Отошел от окна. Нужно было докончить портрет. Радин повернул этюдник к свету, пристально посмотрел на холст, будто встретился взглядом с тем, нарисованным. Долго стоял, не решаясь продолжить работу. На него нашла необъяснимая благость. Парень на портрете тоже доволен собой. Может, голубое небо и солнце веселят его и оттого бесшабашная радость во всем: в нечесаных, небрежно откинутых назад волосах, в улыбке — рот до ушей, в глазах с желтыми искорками. Бронзовое лицо оттеняется белой рубахой. Радин зашел сбоку и удовлетворенно хмыкнул. Нравился портрет. И рубашка удалась. В косом потоке света она казалась не просто белой — в ней отсвечивали сиреневые и синие тона. Радин прицелился кистью, чуть тронул на портрете хохолок полинялых от солнца волос — рыжинки прибавил. Присел на подоконник.
Ему просто повезло. Где еще увидишь такую натуру — атаман! Парня заметил в огнеупорном пролете. Тот вел кирпичную кладку весело, лихо. Подбрасывая кирпичи, ловко переворачивал их в руках, сыпал шуточками. Сначала Радин заслушался, позже залюбовался…
Да, много добрых сердцу минут подарил ему этот старинный русский город, каких немало в центральной полосе России. За месяц Радин успел привязаться к Старососненску. В немногие свободные часы он с удовольствием бродил по узким окраинным улицам, заросшим до плетней крапивой и можжевельником, ступал по каменным плитам тротуаров. Плиты эти, казалось, хранили тепло эпох. Потрескались от времени, вросли в землю. Сквозь трещины пробивались трава, стебли одуванчиков.
Подолгу стоял Радин возле полуразвалившихся церквушек, заросших глухим и высоким бурьяном, перед древними, полустершимися ликами. До революции, как свидетельствовали справочники, в городке насчитывалось двенадцать церквей — больших и маленьких. Из действующих осталась одна — Вознесенская, возле старого, заросшего повиликой кладбища, на котором давно никого не хоронили. Слышал он, что ради упорядочения планировки «отцы города» как-то попытались снести церковные стены, но тяжелый экскаватор не сумел порушить кладку, замешанную, по преданиям, на яичном желтке.
Радину Старососненск напомнил книжный град Китеж. Местные жители (здесь называли их «романцами») не растворились в потоке людей, хлынувших в город на гигантский металлургический завод; в век эмансипации, телевидения и космоса они сумели сохранить свою самобытность. Женщины в годах покрывали головы платками с цветами, с причудливыми орнаментами или просто в горошек. Безвестные художники пускали по краям платков пшеничные колосья, снежинки, листочки мать-и-мачехи.
Странно и радостно было видеть, как по субботам прямо на городских улицах «играли матаню», выбивали каблуками дробь по асфальту и задиристо, стараясь перебить друг друга, выкрикивали немудреные припевки. Никогда в жизни Радину не доводилось встречать на улицах ряженых в масках. А здесь увидел. На свадьбах они появлялись в ярких, цветных одеждах. Мужчины — в женских, женщины — в мужских. Радин диву давался, как могли сохранить в семьях все эти аляповатые, разноцветные кацавейки, ленты, малахаи.
И парень на портрете тоже пришел на холст прямо из града Китежа.
Нравилась Радину и старинная гостиница с железными ступенями, гулкой тишиной в широких коридорах, с видом на реку.
…В дверь постучали. Радин осторожно положил кисть, пошел к двери. На пороге, золотозубо улыбаясь, стоял исполняющий обязанности начальника кислородно-конверторного цеха Тихон Тихонович Будько.
— Здоро́во, поверяющий!
— Доброе утро!
Будько шагнул в комнату. Тяжко скрипнули старые половицы.
— Боже ж мий! Сенька Заварзин!
— Вы его знаете?
— Оторви и брось! Где это он вам позировал?
— В цехе.
— Во-во! Потому и цех пустить не можем. — Будько наклонил голову, точно прислушиваясь к голосам в коридоре. — Собирайся, Радин!
— Куда? — Радину стало не по себе. Наконец-то выпал свободный час, так хотелось поработать. Завтра уезжает в Москву.
— Дорога расскажет. — И Будько хитро улыбнулся.
— Не люблю неопределенности. — Радин посмотрел на парня, что поглядывал на него с портрета.
— Працюй ударно — видпочивай гарно! — Будько распахнул окно. Его тяжелая, словно литая из чугуна, фигура выражала непоколебимую решимость. — На речку!