Выбрать главу

— По его милости печь остановили, — безо всякого злорадства проговорил Матвей, — а план горит. Профсоюз дал разрешение на сверхурочные работы… А я, между прочим, шел за тобой от самой столовой.

— Добро, не оглянулась, заплакала бы навзрыд от счастья!

— Зря ты, соседка, смешки над мужиком строишь. — Не выдержала Пелагея.

— Пусть позлится. Руби дерево по себе.

— И пчела летит на красивый цветок, — миролюбиво признался Матвей.

— За хвост не удержишься, коли гриву упустил.

Ксана и Матвей так увлеклись беззлобной перебранкой, что не заметили прихода Виктора. Хозяин дома поздоровался, прошел к вешалке, снял пиджак, скользнул взглядом по лицу прабабушки, присел на стул. Ксана воспользовалась заминкой, прихватила портфель, улизнула, тихо прикрыв за собой дверь. Матвей хотел последовать за женщиной, но Виктор удержал.

— Послушайте, Матвей, будете с нами чай пить?

— Благодарю. Только я очень спешу.

— Хорошо, что мы с вами встретились не в служебной обстановке. Да вы присядьте. — Виктор прикрыл собой Матвея от глаз старой женщины. — Сегодня случайно услышал, как вы пели. Спешу выдать комплимент: голос приятный, весьма.

Матвей недоуменно, во все глаза смотрел на заместителя начальника цеха: «Что это вдруг?»

— И репертуар не затасканный, — Виктор расстегнул ворот рубахи, — старинные заводские песни: «И по камушку, по кирпичику растащили мы этот завод».

— Спасибо на добром слове. Я могу идти?

— Минуточку. Я не договорил. Так что пойте, пожалуйста, людям на радость, соловьем заливайтесь, но…

— Человек богатым становится, когда песни поет, совсем иным.

— Именно… совсем иным, — подхватил Виктор, — рассеянным и размагниченным. А на смене — одно богатство перед глазами — стекломасса. Не успели корпус пустить, две остановки печи… Короче говоря, — Виктор стукнул себя ладонью по колену, ставя точку в разговоре, — я категорически запрещаю петь во время работы.

— А как же песня нам строить и жить помогает? Почему в цехе цветных кинескопов во время работы музыка играет?

— Объясняю. У сборщиц монотонная, однообразная работа, а наша любая варка — творчество, одна варка не похожа на предыдущую. Словом, еще раз услышу концерт сольный, на линию соды переведу, с понижением. У меня — стекольное производство, хрупкая, тонкая работа. А теперь… садись со мной чай пить.

Не нашелся, что ответить Виктору, Матвей Сильчин, передернул сильными плечами, вышел, сильно хлопнул дверью. По крыльцу простучали тяжелые его ботинки с металлическими подковками. В комнате стало тихо-тихо. Виктор вдруг засомневался в правоте своих слов: «В трудовом законодательстве об этом не сказано, а я… все время забываю, что отныне един в двух лицах — администратор и…» Вспомнилось: третий день на столе лежит предписание заводского комитета профсоюза о подготовке к смотру художественной самодеятельности. Заноза после разговора так и осталась в душе.

Повернулся к Пелагее Федоровне, нарочито бодрым тоном спросил:

— Сегодня лучше себя чувствуешь? — присел на краешек кровати. — Ты прости, пожалуйста, замотался, закрутился, за все хватаюсь, обжигаюсь. Даже о родной моей бабуле позаботиться некогда, — взъерошил волосы, взял Пелагею Федоровну за руку, почувствовал ее невесомость. «Странно устроен мир. Жизнь идет по кругу. Человек рождается, растет, становится выше, грузнее, умнее, насыщается знаниями, а потом наступает нисходящая пора — память слабеет, знания улетучиваются, тело усыхает, даже рост уменьшается, с чего началось, тем и кончается».

Пелагея подняла на правнука глаза, и Виктор разглядел в них глухую тоску. Она задвигалась, заторопилась: правнук сам подошел с разговором. Удачный момент. Выдалось, наконец, заветное «окошечко», когда можно будет потолковать с парнем по душам, с предельной откровенностью, передать все старые и новые стекольниковские заветы.

— Давай поговорим, внучек, — предложила Пелагея, — мне так много нужно успеть тебе сказать… вроде положено дать напутствие.

Виктор боковым зрением видел часы, стоящие на старинном комоде, — циферблат был украшен крохотными синими незабудочками, а на крышке часов, облокотись на камень, в вольной позе стояла каменная красавица с распущенными волосами. С некоторых пор часы стали вызывать раздражение. Стоит взглянуть на обманчиво-неторопливое движение часовой стрелки, закипает беспокойство…