Нет, нет! Встать и снова идти! Он еще не проверил, готова ли к плавке экспресс-лаборатория, велик ли запас металлического лома, опробованы ли промежуточные ковши. Да, взвалил себе на плечи тяжкую обузу. Сотни больших и малых дел ждут его решения. Сегодня и только сегодня. Завтра будет поздно. Радин на минутку остановился на ступенях, осмотрелся. Несмотря на поздний час, в цехе было немало людей. Наладчиков узнал сразу по белым каскам и желтым нарукавным знакам. У первого конвертора о чем-то спорили монтажники в зеленых куртках, у ног их лежали широкие пояса с цепями. Какой-то человек, пристроив стремянку, выверял расстояние между проемом печи и конвертором. Его лицо показалось Радину знакомым.
— Чем занимаемся, дружище? — дружелюбно спросил Радин. Шагнув поближе, узнал пловца, что подходил к нему на пляже. Тот самый Бруно, «Пульсар».
— Сено косим, дружище! — отпарировал Бруно и стал спускаться с лестницы.
— Юмор оставьте до следующего раза. Не узнаете начальника цеха? — Радину понравилась независимость рабочего.
— Как не узнать, пропала теперь моя головушка.
— Что делаете в цехе накануне пуска?
— Извините, нарушил. — Бруно склонился в полупоклоне. — Невмоготу стало, пришел на свидание к инженеру Дербеневой. Вас это устраивает?
Бруно положил стремянку на землю, что-то записал в блокнот и только после этого взглянул на Радина.
— Разрешите уйти?
— Шутник! Не перед той аудиторией играешь. Мы — родственные души.
Лицо Бруно приняло жесткое выражение, глаза блеснули холодно и непримиримо.
— Я вам не верю! — как ножом отрезал Бруно.
— Из-за «Пульсара»? — напомнил Радин.
— Не только… Я писал в газету. Глядите! — Бруно выхватил из-за спины складной метр. — Представьте себе, что печь уже выдала сто плавок. Вот здесь, на горловине, появились на́стыли металла. Что будет? Конвертор в проем не пройдет. Наверное, статью не читали? Я предупреждал… И вообще! — Бруно пошел прочь, пряча в карман логарифмическую линейку.
Вот теперь-то Радин почувствовал, как в душе закипает раздражение. Верно подметил: нужно расширить проем, пока не началась плавка. Сделал пометку в блокноте, пошел к сталевозам.
Сталевозы стояли встык, один к одному. Радин распахнул дверцу кабины и понял: нужно отдохнуть. К лопаткам будто тяжелые камни подвесили. Опустился в кресло, дверь не закрыл. Сквозь окна в цех проникал белесый свет зари, серебрил груши конверторов, горбатил краны. Радин прикрыл глаза, и конверторы, и краны, и мосты переходов, словно стрелы, уносящиеся ввысь, — все отодвинулось, притихло. Сквозь зыбкий туман дремы успел подумать о том, что с ним происходит. Как он попал в этот город, серый и безмолвный? Может, приснилось в одночасье: бесконечные переходы, плывущие в синеве рассветного утра, и он — в тесной кабине машиниста сталевоза?
Радин поежился, попробовал вытянуть ноги. Они уперлись в пол. Открыл глаза, снова зажмурился, крепко, до боли. Что-то произошло с ним значительное, еще не осмысленное. Неужели тысячи тонн стали, что со дня на день закипят в этом невиданном цехе, отданы ему под начало? Эта мысль вызвала одновременно и горделивое чувство, и тревогу. Первый в мире кислородно-конверторный цех, оснащенный установками непрерывной разливки стали, должен освоить Анатолий Радин. Звучит! В министерстве он читал красочно отпечатанный для «Лицензторга» проспект. В нем говорилось: «Старососненский комплекс — чудо металлургии двадцатого века! Сталь плавят и разливают автоматы. Шесть автоматических устройств на человека!» Реклама, в общем-то, верная, но… будучи на стажировке в Америке, Радин видел множество рекламных проспектов, теле- и кинопрограмм. Запомнилась одна: дети возле железнодорожной насыпи играют мячом. После удара одного из мальчишек мяч попал на железнодорожную колею. И вдруг показался мчащийся поезд. А навстречу ему другой. Отказала диспетчерская сигнализация, и автоматы перевели оба поезда на один путь. Рвали на себе волосы железнодорожники, бесновались в вагонах пассажиры, гримасы ужаса застыли на лицах детей у полотна. А поезда летели навстречу гибели со страшной скоростью. Сшиблись… И вдруг резко покатились задним ходом каждый в свою сторону, наткнувшись на мяч, лежащий на путях. И тут же голос диктора: «Покупайте мячи только фирмы Коу!..»
С него потребуют за каждый промах. Словом, тут и восьмого дня недели не хватит. Радин усмехнулся, припомнив, — когда-то в студенческие годы вывел для себя формулу: чтобы выбиться из разряда явных середняков, необходимо выкроить из недели восьмой день. За счет сна, отдыха, развлечений. Он тогда считал себя ярым рационалистом и втайне гордился изобретенной формулой. Время шло, увлечение рационализмом почти выветрилось, формула забылась. И вот сейчас он вспомнил о ней. «Да, не хватит и восьмого дня недели», — повторил Радин.