— Сразу видно: человек вы неженатый.
— Увы, боюсь, что и к вашему приезду буду холостым.
Радин понимал, что ведет никчемный, почти пошлый разговор, но никак не мог прекратить эту игру. Взгляд его то и дело останавливался на ямочке у шеи, мягком изгибе руки. Вот она поставила стакан на песок, и Радин с волнением подумал: «Господи, до чего же плавная линия руки. Вот нарисовать бы».
— Вы на меня странно смотрите.
— Как художник.
— Еще и художник… И такой простой, купаетесь в нашей речке, пьете пиво… Всего достигли!
— Ничего я не достиг. Человек живет, пока ищет.
— Любопытно. Неужели и вы…
— Ищу. Нужно прежде всего самому уяснить, что́ ищешь. Говорят, петуху сказочно повезло: в груде жемчужин ему удалось отыскать навозного червя.
Надежда рассмеялась:
— А вы остряк, Анатолий Тимофеевич.
— Несу свой крест.
— Надя, не за тобой приехали? — встал Дербенев.
Радин оглянулся. К берегу шел на веслах тот самый голубой катер. И словно что-то оторвалось внутри. Сейчас она уедет.
— Наш «Альбатрос»! — Надежда встала, шагнула к отцу. — Я до клуба — и домой, А вы… скоро?
— Скоро. Приготовь ужин…
— Прощайте, товарищ министр!
— До свиданья!
— Почему «до свиданья»? Мы с вами наверняка не встретимся.
— Как знать!
— Пусть будет по-вашему! — Надежда взяла водные лыжи и пошла вдоль берега навстречу подплывающему катеру…
Будько, Дербенев и Владыкин пришли на вокзал проводить Радина. Стояли у дверей вагона, обменивались случайными репликами. Наступил тот самый момент, когда все добрые слова высказаны и провожающие и отъезжающие ждут не дождутся отхода поезда, ненароком поглядывают на вокзальные часы. Дербенев тихонько подавил вздох облегчения, увидя дежурного по станции.
— Матушке-столице! — Он первым протянул Радину руку.
— Поклонюсь.
— Гляди там, доложи по совести, — заторопил Будько, — мол, сроки поджимают, а мы чужие прорехи штопаем. И то правда, сто институтов комплекс проектировали, а шишки — на одного Будько.
— Доложу. По совести.
Проводник поднялся на ступеньки. Поезд мягко тронулся с места. Мимо поплыли освещенные квадраты окон. Какая-то старушка всхлипывала, держа платочек у глаз, кто-то бежал вслед за вагоном, махая руками. Друзья переглянулись и поспешили к машине.
— Серега, — нарушил молчание Будько, — завтра и ты отбываешь. Сплошные проводы. Н-да, видать, Радин парень не промах. По женской линии. С Надьки глаз не спускал.
— Брехня! — бросил, не поворачиваясь, Дербенев.
— Как всегда: Тихон преувеличивает, Миша преуменьшает. А вообще-то обычная беседа молодых людей, — вступился за Дербенева Владыкин, — модный стиль, кто кого острее подковырнет. Мне, братцы, Радин приглянулся. Гармонично развит. И должность. В тридцать пять такими делами ворочает.
Будько тяжело повернулся на сиденье. Вытащил из бокового кармана носовой платок, вытер лицо.
— Больно въедливый. Как вспомню — в жар бросает. Полмесяца о стройке выспрашивал. Потом на другого конька перескочил, давай душу выматывать: как думаете осваивать проектные мощности? Курочка в гнездышке, а он… Зачем, откуда, почему? И — в блокнот, в блокнот.
— Себя подаст, — не то осуждающе, не то хваля, сказал Дербенев. — А нас?
— И нас выставит… Обещал по совести. — Будько глухо хохотнул. — Даром, что ли, мы его на пляж возили, провожали, как близкого родича…
2
Николай Васильевич Дорохин медленно прошел гулким коридором, чуточку задержался возле дверей, обитых дерматином, обласкал главами выпуклую белизну таблички «Секретарь парткома завода», приоткрыл дверь в кабинет. Остановился на пороге, ощущая внутреннюю радость — наконец-то он дома. Присел на полумягкий стул, положил обе руки на край полированного стола. Огляделся. Все на месте: полка с разноформатными книжками и журналами, сейф у окна, а за окном тополиные листья серебрятся на ветру.
За дверью раздались шаркающие шаги, звякнуло ведро; Дорохин взглянул на часы: без четверти семь. Скоро коридоры наполнятся шагами, разговорами, хлопаньем дверей, на разные голоса зазвонят телефоны, и он уже не будет принадлежать себе. А пока — тишина.
Дорохин любил эти утренние часы перед началом работы. Можно было, вот как сейчас, посидеть за столом в глубокой задумчивости, полистать журналы, не вдумываясь в смысл написанного, вспомнить что-нибудь любопытное. Это помогало настроиться на работу.
Зазвонил телефон. Дорохин не сразу взял трубку, не хотелось терять тот душевный настрой, которым он сейчас наслаждался. Может, человек на другом конце провода не выдержит, повесит трубку? Этого не случилось. Казалось, телефон даже подпрыгивает на тумбочке.