— С аквалангом? — улыбнулся Радин.
— И с «Пульсаром»! — Будько крутанул пальцем возле виска. — Где видано, самому на должность проситься? Соленый огурец сам себя нахваливал. Я с ним в электросталеплавильном намучился — дальше некуда.
— Плохой работник? Незнайка, неумейка? — Радин поднял голову от бумаг.
— Человек дрянной.
— Пожалуйста, конкретнее.
Будько снова нахмурил брови, словно собираясь о мыслями. Он медленно отходил от внутренней вспышки. Выкричишься — легче. А тут… Не до Бруно сейчас. Неподходящее время выбрал начальник для расспросов. Некстати припомнилось: Радин дал задание отделу кадров составить для него своеобразный поминальничек на всех бригадиров и старших операторов цеха. А их — без малого сотня человек. Фамилия, имя, отчество. День рождения и год, естественно. Состав семьи. Место учебы. Имя, отчество жены, мужа, увлечения. Ну и остряк! Зачем? Закипит сталь — забудет о своих гениальных закидонах. О чем спрашивал? Ах, да! О латыше…
— Я жду! — напомнил Радин.
— Набрал в бригаду богодулов, с которыми ни один уважающий себя бригадир не то что работать, в одной ведомости расписываться бы не стал.
— Это все?
— Могу добавить. Во время работы человек ни черта вокруг не видит, мысли, чувства — на огонь, на плавку. А этот, — Будько махнул рукой, — сами увидите, каков. — Будько, вспомнив о чем-то, видимо не совсем приятном, с трудом перевел дух. — Во время смены кажется, на себе сто тонн раскаленного металла тащишь в гору, семьдесят два раза в смотровое окно заглянешь, по инструкции, вспотеешь и высохнешь, не до улыбок, а латыш смеется: труд — удовольствие!
— Может быть, Бруно — личность?
— Еще бы! И он личность, и вся его шатия-братия. Сева — теоретик, хлебом не корми — дай поцыганить. Попрошайничает все: премию, спецодежду, надбавки. Зелепукин — тот похитрее, за спиной Бруно отсиживается, хотя тоже филон добрый. Костя Ситный — стишки пишет. Жду привета, как соловей лета. Тьфу!
Радин не сдержал улыбки.
— А какого вы мнения обо мне?
Будько поднял тяжелую голову.
— Вы-то, конечно, личность. Улыбаетесь, ждете комплиментов? Скажу прямо: неопределенного я о вас мнения, — почти с вызовом сказал Будько. — Тогда, на пляже, совсем другим были — вежливым, доброжелательным, а сели в кресло — насмешничаете.
Радин и впрямь засмеялся, разряжая напряженность момента.
— Мне рассказывали: вы человека насквозь видите. А тут, я полагаю, ошиблись… Не делайте поспешных выводов. Присмотритесь ко мне: как работаю, чего стою.
— Некогда присматриваться, — хмыкнул Будько, — я сам ворочаю, как ломовик.
— Ломовые лошади мне не нужны. Цеху — тоже. Нужны единомышленники.
Будько снова нахмурился. Видишь, лошади ломовые ему не нужны. На бойню их, что ли? Стало тоскливо на душе. Повернулся так, что жалобно скрипнул стул. Радин вынул из стола книжку:
— Могу предложить на сутки.
Книжка в яркой обложке. Странные переплетения полукругов, углов, квадратов, желтые, синие, красные зигзаги. «Пособие руководителю». Перевод с английского. Будько открыл книжку наобум.
«Администратор должен помнить все. От этого во многом зависит успех его деятельности. Дружески крепкое рукопожатие, увесистый хлопок по плечу, острая соленая шутка, обед за одним столом — это хорошо действует на многих рабочих…»
— Буржуазная идеология. Показная демократия. Благодарю. Не сгодится. А вы… однако, скорый. Все сразу, вынь да положь…
— Согласен, дорогой Тихон Тихонович, не все приемлемо для нас, — чуть оттаял Радин. — А скорость — моя слабость, люблю тихарей обходить. Я, кажется, задержал вас. Идите! И серьезно подумайте над моими словами.
— Да уж подумаю! — Будько сдвинул мохнатые брови к переносице и круто повернулся к двери…
Радин взглянул на коммутатор. Аппарат только вчера поставили на полированный столик начальника цеха. Коммутатор походил на пишущую портативную машинку. В нише — рычажки для телефонной трубки. Справа — четыре выпуклых квадратика, в каждом — цветная лампочка. Красная — междугородная связь, синяя — внутризаводская, желтая — городская, оранжевая — прямая связь с министерством.
Радину казалось, что именно сегодня должен позвонить заместитель министра. Основания для звонка были: наконец-то подписан акт о приемке кислородно-конверторного цеха в эксплуатацию. Последний акт из двух тысяч ста семидесяти трех. Казалось, им не будет конца. Про эти акты говорил весь город: на рабочих площадках, в трамваях, столовых, даже ему, приехавшему совсем незадолго до пуска цеха, и то снились ночами листки бумаги, испещренные цифрами, чертежами. И вот последний. Обязательно должен позвонить Иван Иванович.