– Раньше газеты писали о том, что человека обокрали в трамвае, а сейчас… – его сморщенное лицо помрачнело. – Не пугает даже просто убийца. Обязательно должен быть серийный.
Не желая обсуждать эту тему, Збышек отделался рассеянным кивком, но старичок вообще-то был прав. Зло, насилие, агрессия более не прятались. Что хуже всего, зло становилось привычным: понемногу, шаг за шагом, из чудовищного становилось нормой жизни. Нормальная ненормальность. Он боялся ее и ненавидел. Это был его собственный, приватный страх. После похорон у него возникли проблемы с желудком, но он и сам понимал, что послужило тому причиной: смерть отца или сопутствующие ей странные обстоятельства. Первое было настоящей трагедией, но уже завершившейся, а вот второе – загадочное – потенциальной угрозой. Поравнявшись с домом отца, он пошел медленнее. Пропуская автобус, Оршевский краем глаза заметил знакомый силуэт. Вступив на тротуар, он оглянулся еще раз. Ворота на противоположное стороне улицы были пусты, однако Збышек мог бы поклясться, что видел Трачука. Холодными ладонями вытащив ключ, он стал подниматься по лестнице. Заинтригованный просвечивающей сквозь дырки почтового ящика бумагой, Оршевский вынул из него большой, пухлый конверт. Внутри него ощущалось что-то твердое. Збышек поднял взгляд, словно бы пытаясь через несколько этажей увидеть квартиру отца.
Вокруг него шла неведомая, невидимая, но все же ощутимая игра. Он был в этом уверен.
Боже, откуда такие мысли?
Почувствовав, как по телу струится холодный пот, он подумал, что это запросто может быть и реакция на порошок, остаточный эффект от его употребления. На лестничной клетке слышались чьи-то шаги и он снова поднял голову. «Это будет… – он закрыл глаза – женщина в пепельного цвета плаще». Момент, в который следует открыть глаза, он угадал точно. Открыл и увидел типичного пенсионера в поношенной клетчатой куртке.
– Идиот, – сказал себе Збышек и, поймав удивленный взгляд пенсионера, тут же прикусил язык.
На свой этаж он поднялся бегом и, закрыв все замки, упал на канапе. Впрочем, почти тотчас же вскочив, он подошел к бару и глотнул прямо из бутылки с желтой наклейкой. Помогло не очень.
«Я и в самом деле много пью, – подумал Збышек, – а от этого люди глупеют».
Выглянув в окно, Оршевский убедился, что в воротах никто не стоит. Тогда он вернулся на канапе и разорвал адресованный отцу конверт. Из него выпала кассета VHS и небольшая карточка.
«Вы не получили материала в срок, поскольку я позволил себе переслать его почтой. Здоровья. Януш».
В этот раз из коробочки у бара он вынул два леденца. Потом вставил кассету в магнитофон и сел в кресло.
«Тест 1 – уровень стресса 12 – категория профессионализма. Малички несправедливо лишен водительских прав. Через три дня он согласится на проверочный экзамен».
После надписи появилось изображение. Збышек узнал таксиста, хотя и выглядевшего значительно моложе, чем сейчас. Вот он вошел в комнату. Интересно, откуда это было снято? Вот он вешает плащ, а теперь – моет в ванной руки, делает это ненатурально старательно. Слышится женский голос, приглашающий его к столу. Камера, как на просмотре в супермаркете, переносится в столовую. «Волос! – Малички колотит кулаком по столу, а суп плещется на скатерть. – В моей тарелке волос!»
Он кричит это женщине прямо в лицо и, хлопнув дверью, выходит. В тишине слышится лишь плач. Девушка гладит женщину по плечу. Сцена снята откуда-то из под потолка, и поэтому то, что они обе толстые, становится более заметно. Перенос – и мы видим Малички, сидящего в кресле. Лицо его укрыто в ладонях. Дочка подходит к двери и решительно нажимает ручку. «Папа, – тихо говорит она. – Я налила тебе другую тарелку. Иди, а то остынет». Видно, как на лице у мужчины борются разные чувства. Потом он встает и тяжелым шагом идет к столу.
Изображение исчезло. Збышек, увидев на экране хоровод снежных точек, остановил пленку. В наступившей тишине он вдруг осознал, что остался в одиночестве. Даже отец превратился в какого-то незнакомца.
Свобода воли – вечная проблема философов. Если Бог создал мир и, являясь всевидящим, знает будущее, может ли он считать себя властелином собственной судьбы? Мораль имеет ценность лишь тогда, когда человек становится хозяином собственных поступков, иначе она превращается в ничего не значащее слово. Если будет доказано, что некто является психически больным и не мог контролировать свои поступки, его не станут судить даже за убийство. Если уж кого винить за зло мира, то только Творца, а не нас, безвольных марионеток. Отец нашел пещеру. Нашел и поверил, что все уже где-то записано. Иначе не решился бы на такую подлость, как подсматривание за другими людьми. Это было единственное, в чем Оршевский сейчас был уверен.
***
Збышек поправил под носком пластырь, закрывавший легкий порез на икре. Словно в старом анекдоте о бритье ног. Впрочем, теперь он убедился, что дар телекинеза передается по наследству. А иначе как объяснить, почему под его взглядом флакон туалетной воды поднялся в воздух и, перевернувшись, ударился о ванную. Хотя это его не сильно удивило. Во-первых, он чего-то подобного ожидал. А во-вторых, как раз в этот момент зазвонил телефон.
– Вы Оршевский?
– Я Збигнев, его сын. Мой отец умер.
– А… – голос в трубке на некоторое время замолчал, потом ожил: – Это другие обстоятельства. Значит того, скверное дело.
Ни голос звонившего, ни его манера говорить, никому из знакомых отца принадлежать не могли.
– С кем я разговариваю?
– Может, вас это заинтересует…
– О чем речь?
– О том, – собеседник, похоже, начинал злиться. – Дело это небольшое. В прошлом месяце я увел чемоданчик вашего старичка на вокзале. Ничего ценного там не было, но вот я подумал, что если человек волнуется, то, значит, мне что-нибудь за его возвращение чемоданчика заплатит.
Збышек договорился о встрече.
Сейчас он сидел в скверике неподалеку от военного министерства и разглядывал гуляющих. Чувствовал он себя необычно раздраженным. Наверняка из-за того, что не принял послеобеденную порцию спиртного, но и не только по этому. Этот хмырь хотел четыреста злотых. Много и одновременно мало. Много, чтобы отдать вору, и мало, если знать отца, поскольку сам чемоданчик стоил лишь чуть меньше. А в целом, вся эта история казалась весьма странной. Слишком много совпадений. Сначала приходит Рогочки с исповедью, потом Трачук приезжает из Варшавы совершенно бесцельно. Собственно, только для того, чтобы отдать ему письмо. Словно бы случайно возвращенная кассета, а теперь… Нет, невозможно. Кто-то за этим стоит. Вопрос, за чем? Ну и, конечно – порошок на закуску. Это не могло оказаться случайностью. Кто-то хотел разбудить в нем паранормальные способности, а может, при случае заставить разоткровенничаться о пещере, и…
Неожиданно сбоку послышался голос:
– Вот тут у меня на пробу.
Глаза у мужчины были водянистые и бегающие, лицо совершенно не запоминающееся. Между ними на лавочке лежал полиэтиленовый пакет.
– Ну, смотрите, – поторопил тип, разглядывая голубей, кружащихся над площадью. – Предлагаю сейчас два свертка, а позднее обменяемся остальным. Таков был уговор.
Действительно, был.
Збышек открыл пакет и вытащил книжку с заложенными между страницами карточками. Почерк отца он узнал сразу. Вот только, в уговоре ничего не было об ухмылке типа. Збышек и не предполагал, как неприятна подобная игра.
– Получишь штуку, но скажешь, кто тебя прислал, – тихо промолвил он.
– Что? – его собеседник явно насторожился.
– Скажешь, кто тебя прислал, – Збышек старался не повышать голос. – И получишь тысячу злотых.
Лицо мужчины стало угрюмым. Он крепко сжал поручень скамьи. Похоже, надеждам Збышека не суждено было сбыться.