— Снова провод, да? — спросил у него Синиша, когда они следили за окончанием раздачи подарков и ждали какого-нибудь сигнала расходиться.
— Не, братан, эт картчки.
— Чего?
— Картчки, взломанные картчки для спутника, щтоб я мог смотреть тэвэ.
— Ой, блин! Я про карточки вообще думать забыл!
— Да и фиг с ними, в следуйщи раз придут, с радио и кабелями, хе-хе-хе…
В этот момент Фьердо позвал первый раз:
— Сайниса Мэснджек!
Он еще раз посмотрел на подпись, потом на конверт, показал их своему сыну, который все это время стоял рядом с ним, и нервно повторил:
— Сайниса Мэснджек! Ху зэ хэлл из…
— Братан, он тя позвал!
— А?
— Тебя, грю, зовет!
— Не трынди…
— Повери! Повери! — послышались голоса из толпы. Синиша огляделся и увидел, что с десяток людей, включая Тонино, указывают ему в сторону Фьердо.
Он нерешительно двинулся вперед, а потом быстрым шагом направился к уставшему репатрианту. Его посылка оказалась не такой, как у всех остальных: большой конверт с его четко и правильно напечатанным именем.
— Энд ю а?
— Синиша Месняк, поверенный правительства Республики Хорватии на острове Третич.
Фьердо хлопнул себя по лбу ладонью.
— Оф кос ю а! Повери! Хиа ит из… — сказал он и протянул ему толстый конверт, весивший не меньше четверти килограмма.
* * *
Уважаемый поверенный Правительства Республики Хорватии на острове Третич,
г-н Синиша Месняк!
Для меня большая честь и удовольствие обратиться к Вам, пусть в такой форме, раз у нас нет возможности контактировать напрямую. До меня о Вас доходят многочисленные добрые слова, характеризующие Вас лучше, чем кого бы то ни было из Ваших предшественников на данной ответственной, можно сказать, дипломатической должности. Третич, в чем Вы, разумеется, и сами имели возможность убедиться, — не совсем обычный остров. К сожалению, наступили времена, когда продолжать привычную жизнь на нем стало невозможно, и если бы не любовь самих его жителей, вынужденных эмигрировать, если бы не наши совместные старания, то сегодня на нем не было бы ничего и никого, кроме разве что моего старого твердолобого друга и родственника Тонино Смеральдича и его преданного сына — чрезвычайно трудолюбивого и достойного молодого человека, с которым я не имел удовольствия познакомиться лично.
С моей скромной помощью Третич превратился в своеобразный дом престарелых, единственный на свете, чьи подопечные могут, как того требует процесс старения, вернуться в детство.
С другой стороны, я отлично понимаю желание молодого и столь долгожданного хорватского государства распространить власть и законы на каждой части своей территории, и я Вас в этом полностью поддерживаю. Именно Вас, потому как Вы, насколько мне известно, — первый поверенный правительства, который не делает третичанам зла, не провоцирует разделы и споры, раздоры и перепалки. Я уверен, что Вы, своей уже доказанной мудростью, сумеете найти способ, как выполнить вверенное Вам задание ко всеобщему удовлетворению. От души передаю Вам привет и обещание любого вида помощи от меня лично в дальнейшей работе на благо Третича.
Искренне Ваш,
Бонино Смеральдич
P.S. Прилагаю к письму небольшой персональный знак внимания.
* * *
— Чудесно, — сказал Тонино, прочитав письмо вслух и кладя его на стол.
— Восхитительно, — добавил саркастически Синиша. — Насколько я понимаю, товарищ Тито хвалит меня и лижет мне задницу только за то, что я вообще ничего не сделал. Его полностью устроит, если ничего не изменится, как это устраивает всех вас, чтоб вас… Всем этим несчастным людям до меня он стопудово писал ту же самую фигню.
— Нет, никому, по крайней мере, насколько мне известно, — вклинился Тонино в монолог поверенного, почувствовав, что он может продлиться довольно долго, становясь все мрачнее и нервнее. Отец Тонино невидящим взглядом смотрел сквозь стоящую вертикально в центре стола фотографию Бонино Смеральдича, своего родственника и лучшего друга детства, помещенную под стекло и окруженную серебряной рамкой.
— А это что такое, какого?.. — продолжал Синиша. — Мне эту фотку повесить наверху в своей комнате или отнести в это подобие офиса? А? Где она будет лучше смотреться? «Синише Месняку, от всего сердца!» Что за фигня? Зачем мне его фотография? Пошли он мне миллион долларов — они здесь ничего не стоят, а что мне делать с его дебильной фоткой с подписью и посвящением? Это что, знак особой милости? Переводчик, переведи мне!
— Насколько мне известно, — начал Тонино неуверенно, — ни у кого из третичан нет такой фотографии с посвящением, только с подписью. А рамка какая шикарная!
— И что? Если об этом узнают, все станут ненавидеть меня еще больше — вот что может случиться.
— Фуорсе вы бы муогли с ним роботать инсйеме, — подал голос Тонино-старший с безразличным выражением лица. — Чтоб быстрее финит лавуоро.
— Я не вполне уверен, что понял… — осторожно ответил поверенный, удивляясь, что старик что-то сказал, и желая, чтобы он продолжал. Однако тот лишь посмотрел на сына и едва заметно кивнул.
— Отец предлагает тебе как-нибудь скооперироваться с Бонино, чтобы вы вместе нашли решение, которое устроило бы и жителей острова, и Бонино, а ты бы поскорее покончил со своей работой и вернулся домой.
— Думаете, это возможно?
Старый Тонино лишь пожал плечами.
* * *
— Не знаю, мне не хочется занудствовать, но мне все кажется более-менее сносным, кроме заключения, вернее, постскриптума, который может нанести больше вреда, чем пользы, — сказал Тонино.
— Какого вреда? Давай, прочитай все вслух еще раз.
— «Уважаемый господин Смеральдич! От всего сердца благодарю Вас за Ваше письмо поддержки и персональный знак внимания. Однако я считаю, что ничем их не заслужил. Это письмо я пишу Вам на компьютере, который получил от правительства Республики Хорватии на время командировки, потом его своей рукой перепишет с экрана Тонино Смеральдич-младший, поистине достойный, скромный и трудолюбивый молодой человек, знакомство с которым весьма ценно. У меня здесь нет принтера. Нет и сигнала мобильной связи. У меня, собственно, здесь нет ничего, кроме прекрасного острова посреди моря и его гостеприимных жителей, которые делают все, чтобы я себя хорошо здесь чувствовал, а также участвуют во всех моих попытках установить хотя бы временный вариант демократического управления в соответствии с положениями законов Республики Хорватии. Господин Смеральдич, я, как Вам это, разумеется, известно, уже восьмой поверенный правительства, прибывший с идентичным невыполнимым заданием. Я незнаком с людьми, которые пытались выполнить его до меня, но знаю, что рано или поздно на эту должность пришлют человека, которого не будет интересовать ничего, кроме эффективного решения проблемы и скорейшего возвращения домой. Этот человек найдет причину и способ привести на Третич сначала армию и полицию, потом таможню и налоговую службу, затем журналистов, саперов для взрыва Пиорвого Мура, океанологов, концессионеров для развития потенциала порта… Если Вы понимаете, о чем я говорю, то понимаете и то, что это означает конец для того Третича, который мы с Вами знаем. Лично я был бы весьма опечален таким исходом, поэтому прошу Вас любым доступным способом помочь именно мне завершить эту работу — которая в любом случае должна быть завершена, — если мы с Вами хотим, чтобы этот прекрасный остров и эти доброжелательные люди дожили свой век так, как они это себе представляли во мраке австралийских рудников. Их избранные представители могут не участвовать в заседаниях совета общины, они могут не менять вообще ничего в привычном укладе их жизни — важно, чтобы каждые четыре года они создавали и регистрировали не менее двух партий или независимых списков, проводили выборы и сообщали результаты в соответствующий избирком. Как только они это сделают, то могут продолжать жить по-старому. От всего сердца прошу Вас помочь мне и Третичу, зная, что Ваше слово имеет здесь несравнимо больший вес, чем положения законов Республики Хорватии. С искренним уважением, Синиша Месняк, поверенный правительства РХ на острове Третич… P.S. Я бы с радостью тоже послал Вам свою фотографию, но у меня нет фотоаппарата. Возможно, он есть у того человека, который, как я вижу, регулярно отправляет Вам сообщения о моих попытках выполнить свою работу на Третиче…»