— Уверен?
Эйб поднимает бровь:
— Помнишь, что сказал профессор Сэмуэльс в самый первый день практических занятий?
Помню. Нас выстроили в линию вдоль стены, а профессор Сэмуэльс критически оценивал то, как мы выглядим, и на основании этого делал свои выводы. Такое бы не прошло в любой другой школе, но только не в Пиле.
Когда Сэмуэльс добрался до меня, его лицо осветила улыбка:
— Твоя внешность, моя дорогая, — сказал он, — этнически неоднозначна. Уверен, через четыре года ЦРУ оторвет тебя с руками и ногами, — а потом двинулся дальше.
Если честно, поначалу я была смущена и немного обижена, но чем больше времени я проводила, маскируясь под других людей на занятиях, тем очевиднее становилось, что в словах профессора Сэмуэльса была доля правды. Я унаследовала внешность от матери, в которой смешалась кровь румын, марокканцев, испанцев и немного бруклинской. У меня ее густые, волнистые, темно-каштановые волосы, тонкий нос, высокие скулы и оливковая кожа. Я была очень удивлена, обнаружив, что при помощи правильно подобранной одежды и легкого макияжа меня можно принять за представительницу ряда различных национальностей.
Думаю, то, что сказал профессор Сэмуэльс несколько лет назад, абсолютно точно. ЦРУ — мое будущее.
Но я спрашиваю Эйба не об этом, а уверен ли он в том, что мое назначение произойдет лишь в следующем году. Я не требую от него другого ответа. Но образ зеленого галстука прочно засел у меня в голове.
Эйб нагибается и целует меня в лоб:
— От тебя довольно сильно воняет.
Я шутливо отталкиваю его:
— Ну, от тебя тоже пахнет отнюдь не как в универмаге «Аберкромби».
Он дарит мне еще одну улыбку и бежит в сторону Мейс-холл, своего общежития в противоположной стороне двора. Я смотрю на него несколько секунд, а потом открываю дверь. Кто-то зажег камин в комнате отдыха. Несколько младшекурсниц устроились в креслах перед потрескивающим огнем. И я не виню их за это. В общей комнате так тепло и уютно. Но при этом мне не хочется оказаться в очереди в душ, когда в нем закончится горячая вода.
Я поднимаюсь по лестнице, любуясь грязными кроссовками, и даже не осознаю, что кто-то спускается мне навстречу, пока мы не сталкиваемся.
— Ой! Извини! — говорю я, поднимая голову. Это Катя.
— О, привет, — говорит она, отводя взгляд, втягивая плечи и протискиваясь мимо меня.
Я хватаю ее за руку. Что-то не так. Совсем не так. Катя не из тех людей, которые смущаются. Она платиновая блондинка (крашеная) с волосами до талии и длинными ногами. Одна из лучших в Пиле в ближнем бое. Никто так не управляется с ножом, как Катя. И она прекрасно об этом знает. Катя не ходит, а вышагивает с гордо поднятой головой. Она душа любой вечеринки, всегда готовая выслушать и поддержать. Катя не из тех девушек, кто будет втягивать плечи и пытаться проскользнуть незамеченной.
— Что происходит? — спрашиваю я ее.
— Ничего, — говорит она. Я знаю, что она обманывает, потому что даже не пытается ослабить мою хватку. Хотя могла бы за секунду перегнуть меня через лестничные перила.
— Катя, что происходит?
Она тихо вздыхает:
— Я не знаю, — я смотрю на нее строгим а-ля я-не-спала-вечность-так-что-просто-расскажи-мне-уже-все-как-есть взглядом, позаимствованным у мамы. — Честно, не знаю. Единственное, что могу сказать, так это то, что, когда День Испытаний закончился, директор Вон вернулся в свой кабинет в сопровождении мужчины. Я была в здании администрации и сортировала файлы. Он назвал твое имя дважды, но я не слышала, о чем они говорили. А потом дверь закрыли.
— И ты больше ничего не знаешь?
— Нет. А сейчас, может, отпустишь мою руку, чтобы мне не пришлось ломать тебе пальцы?
Так и делаю. Я даже не осознавала, что держала ее так крепко. На ее руке четыре красные отметины от моих пальцев.
— Извини, — бормочу я.
Катя уже на середине комнаты.
— Катя! — кричу ей.
Она оборачивается.
— Какого цвета его галстук?
Катя хмурит нос:
— Вона?
Мне приходится сдерживать себя, чтобы не закричать:
— Нет, другого мужчины.
— А. Не уверена.
— Пожалуйста, постарайся вспомнить. Хотя нас этому и не учили, но все же.
Катя приподнимает уголки губ в улыбке, закрывает глаза, а через несколько секунд открывает:
— Зеленый. Я почти на сто процентов уверена, что зеленый.
Ощущение такое, как будто невидимый кулак врезался мне в живот.
— Спасибо, — тихо говорю я ей. Страх сжимает сердце все больше по мере того, как я поднимаюсь по лестнице. Стоя в душе под теплой водой, я думаю о том, что сказал Эйб. А также о Тайлере Фертиге. Меня не выберут сегодня. Нет.