Потом он спросил:
— Ты в порядке?
Я подумала, что это был странный вопрос, поэтому ответила:
— Конечно.
Он продолжал изучать меня, спросив:
— Ты ешь?
Именно тогда я поняла, что с тех пор, как утром съела хлопья, я не ела ничего, кроме теста для кексов, слизанного с лопаточки.
— Я в порядке, Микки, — сказала я ему.
Он не переставал изучать меня несколько мгновений, прежде чем посмотрел на кухню, бормоча:
— Будешь в порядке, когда с распродажей будет покончено, и ты сможешь устроиться и расслабиться.
Он ошибался.
Я уже довольно долго расслаблялась.
Теперь мне нужно было пнуть себя под зад по целому ряду причин.
— Да, буду, — соврала я и продолжила лгать. — Когда завтрашний день закончится, все будет хорошо.
— С этим я помогу, — сказал он. — В воскресенье я принесу еду и выпивку, и ты придешь. Я разожгу гриль, поджарим сосиски, курицу. Ты расслабишься за бутылочкой пива и поболтаешь со мной и детьми, будешь свободна делать все, что захочешь. — Он наградил меня еще одной улыбкой с пляшущими искорками в голубых глазах, а я не хотела, и в то же время страстно желала, чтобы он продолжал одаривать меня ими. — Если захочешь, чтобы в конце вечера я посадил тебя в свой грузовик и отвез через улицу, с меня не убудет.
Так же, как мне стало хорошо от его слов о моем доме, пахнущем божественно, от этого приглашения мне стало плохо.
Плохо, что мне не позволено было чувствовать.
Плохо, что я чувствовала, потому что ни один мужчина, заинтересованный в женщине определенным образом, не привел бы своих детей к ней домой в мгновение ока, а затем пригласил ее на воскресный пикник, чтобы «расслабиться» и «освободиться».
Мужчина, заинтересованный в женщине, тщательно и дотошно планировал бы такие встречи с детьми, и они произошли бы только после того, как он бы понял, что хочет, чтобы женщина, которую он приглашает, была приглашена снова.
И снова.
Пока она не останется, возможно, навсегда.
Или, по крайней мере, так я поступлю со своими детьми.
И именно это сделал Конрад. К несчастью, когда он начал эти попытки, он все еще был женат на мне.
— Господи, Амелия, ты засыпаешь на ногах? — спросил Микки, и я снова напряглась и сосредоточилась на нем.
— Извини, — сказала я. — Мне очень жаль. У меня на уме миллион вещей.
Прежде чем Микки успел ответить, из кухни раздался крик:
— Я не знаю, что выбрать!
Мы оба повернулись в ту сторону и увидели Киллиана, стоящего среди кексов и пакетов с печеньем, выглядевшего так, словно его только что впустили на шоколадную фабрику Вилли Вонки, но не дали делать из себя обжору.
— Бери все, что хочешь, Киллиан, — крикнула я.
От этого предложения глаза Киллиана так расширились, что я чуть не расхохоталась.
— Миз… э-э… эй! — окликнула меня Эшлинг. — Хотите, чтобы я закончила обмазывать их глазурью? — она указала на кексы.
— Она хороша в этой фигне, — пробормотал Микки, его голос звучал еще дальше, и я повернулась, затем вздернула подбородок, увидев его, сидящего на корточках возле своей коробки. Он откинул голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Пусть она это сделает.
— Я… — я посмотрела на Эшлинг и предложила: — Как насчет того, чтобы сделать это вместе?
Она просияла.
Мне ничего не оставалось, кроме как направиться в ту сторону.
Киллиан засовывал кекс себе в рот, ловко разворачивая обертку губами.
Я никогда не видела, чтобы кто-то так делал, поэтому заметила с улыбкой, направляясь на кухню:
— У тебя особый талант, малыш.
— Афсоютно, — сказал он с набитым ртом и продолжал: — Прагтика.
Моя улыбка стала шире.
— Зад сюда, парень, помоги своему отцу выгрузить это барахло и пометить его, — приказал Микки.
Киллиан пронесся мимо меня к отцу.
В этот момент печь издала сигнал.
— Займись этим, дорогая, — сказала я Эшлинг, направляясь на кухню. — Я выну последнюю партию.
Эшлинг кивнула и взяла из миски ложку.
Когда я вытащила поднос из духовки, Микки спросил:
— Детка? Этикетки?
То необычное, что исходило от Микки неприятным ощущением скользнуло вниз по моей спине.
Конрад называл меня «детка». Конрад называл меня всеми ласковыми словами, какие только мог придумать.
Позже я узнала, что ни одно из них не было особенным, так как слышала, как он называл Мартину примерно так же.
И я знала, что то, как небрежно Микки сказал это слово, было то же самое, но хуже.
Любая женщина была для него «детка». Или «дорогая».
Дело было не только во мне.