— Ладно, Эми. Я сделал это, — заявил он.
Я налила воды.
— Что сделал?
— Забрал свое наследство.
Я с грохотом поставила чайник на цементную столешницу и посмотрела на него.
— Что? — теперь уже я говорила шепотом.
Он ничего не ответил.
Он повернулся и пошел прочь, исчезая в коридоре, который вел в мою спальню.
Я стояла как вкопанная там, где он меня оставил, и смотрела туда, где видела его в последний раз. Это, должно быть, продолжалось некоторое время, потому что к тому времени, когда я отвела взгляд и собиралась пойти в коридор, увидела, что он возвращается. Он шел так, что я быстро отступила назад.
Я остановилась на кухне.
Он остановился у края стола и бросил на него то, что держал в руках.
Я посмотрела и увидела, что это письмо от Эддисона Хиллингема, которое я засунула в ящик туалетного столика в ванной, чтобы дети его не увидели.
Я совсем забыла о нем.
— Забыла мне кое-что рассказать? — спросил он.
И снова мой взгляд метнулся к нему.
— Микки…
— Ты не будешь жить иначе, чем привыкла. Они отнимают у тебя деньги, их я не могу тебе дать. Поэтому я решил сделать так, чтобы смог. Позвонил отцу. Мы поболтали. Он все равно хотел этого, так что быстро согласился. Поговорил с Шоном, Фрэнком и Диланом, и все они согласились. Затем отправился к своим бухгалтерам, чтобы те занялись этим делом и налоговая не отхватила себе огромный гребаный кусок из того, что отец хотел, чтобы я имел. Они пошли на хитрость, все уладили, Дилан вошел в долю, так что отец дал нам по пятнадцать миллионов долларов. Мы отказались от любых претензий на компанию, она досталась Шону и Фрэнку. Я не могу прикоснуться к деньгам, если только не возникнет чрезвычайная ситуация, но буду получать проценты. Когда я умру, наследство получат мои дети. Доля просто охрененная. И пусть не такая, что была у тебя, но ты не из тех женщин, которым это нужно. Это все равно будет лучше, чем то, что я мог бы дать тебе. Так что я сделал то, что должен был, чтобы ты не чувствовала боли, которую родители хотели тебе причинить из-за того дерьма, что вбили себе в голову и нанесли удар, заставив свою дочь истекать кровью.
А я по-прежнему стояла совершенно неподвижно, уставившись на него, лишившись дара речи.
Он продолжал говорить.
— Когда мы поженимся, я продам свой дом, верну отцу его инвестиции, компания станет лишь нашей, выгорит дело или мы облажаемся, как уж получится.
Когда мы поженимся.
Все это гремело у меня в мозгу, и не удивительно, что из-за всего происходящего, я по-прежнему не могла говорить.
— Я возвращаюсь домой после того, как провел кучу времени в отпуске, разговаривая по телефону с отцом, мамой, братьями, отправляя по экспресс-почте всякое дерьмо, просматривая бумаги и электронные письма, прихожу к своей женщине, а она даже не удостаивает меня чертовым поцелуем? — спросил он и, прежде чем я успела ответить (не то чтобы я была в состоянии это сделать), потребовал: — Ну так скажи еще раз, что у тебя все в порядке.
— Это уловка, — выдавливаю я, и его грозное выражение лица становится громоподобным.
— Что еще, мать ее, за уловка? — рявкнул он.
— Это. — Я сделала движение рукой, указывая на письмо от Хиллингема. — Это всего лишь уловка. Это папин и мамин способ сказать, что они злятся на меня. Пытаются заставить отреагировать. Играют в свои игры. Я не потеряю свои трастовые фонды. Хиллингем позвонил мне неделю назад и сказал, что объяснил это родителям, и мне не о чем беспокоиться. — Микки сердито посмотрел на меня. — Ты не должен был брать свое наследство, Микки.
— Почему ты не рассказала мне, что это дерьмо началось? — спросил он, тоже протягивая руку, чтобы показать на письмо.
— Потому что это досадная помеха. И ничего не значит. Я получила его в День Благодарения, и, очевидно, в тот день мое внимание отвлекли другие вещи. И если уж быть совсем честной, то я совсем об этом забыла.
Микки втянул воздух через нос и посмотрел поверх моей головы.
Я во все глаза уставилась на него.
Он забрал свое наследство ради меня.
Я не сводила с него глаз.
Он забрал свое наследство ради меня.
— Все, что мне нужно — это ты, — тихо сказала я.
Его взгляд переместился на меня.
Делать то, что должен.
Он нашел письмо, когда мы в первый раз провели ночь в доме со всеми детьми.
И он сделал то, что должен был сделать.
— Во-первых, у меня есть трастовый фонд Борна, Микки, — мягко начала я. — До наступления моего тридцатилетия, если бы я сделала что-то такое, что могло бы дать повод совету директоров или моим родителям, обратившимся в совет директоров, аннулировать его, они бы навсегда лишили меня этих денег. Но раз я его получила, его нельзя отобрать. Это безвозвратно. И на нем достаточно денег, чтобы жить безбедно.