– Ты рискуешь, малышка.
Без сомнения, Анья была невинна, однако она вовсе не выглядела малышкой, когда лунное мерцающее сияние в ласковом поцелуе касалось ее белоснежного тела, свободно раскинувшегося на темном плаще. Ни целые погреба с элем, ни океан ледяной воды не смогли бы погасить его страсти к ней.
– Я не малышка, хотя ты хотел бы, чтобы я была ею. – Анья вздрогнула от горестной истины собственных слов. – Ты боишься, а потому и желал бы видеть меня такой, но я ничего не боюсь.
Словно для того чтобы доказать ему это, она гибко изогнулась в извечном бессознательном женском порыве и тихонько пробормотала:
– Ивейн… Поцелуй меня еще раз!
Юноша изо всех сил стиснул зубы при виде зеленых глаз, потемневших, затуманенных от неизведанных, новых желаний, при виде нежных припухлых губ, словно зовущих, манящих его, но он все еще сдерживался. Было бы безрассудством позволить себе снова вкусить от неземного блаженства, сладчайшего из плодов, воспоминание о котором будет преследовать его до конца жизни, а быть может, и за ее пределами.
Опасаясь, что его колебание погубит все, Анья взяла руку Ивейна, притянула его к себе и, обхватив его широкие плечи, шепнула ему на ухо, задыхаясь:
– Пожалуйста!
Ей было нелегко сломить закаленную волю жреца, если бы сам он не жаждал этого так же страстно. Ивейн отдался во власть ее чар. Прижавшись губами к лепесткам ее губ, чуть раздвигая их языком, он говорил себе, что упьется лишь этим единственным, только этим, бесконечным, нескончаемым поцелуем.
Пьянящий аромат жимолости окутывал их. Анья, пылая, притягивала Ивейна ближе, пока он не отдал ей всю тяжесть напрягшегося мускулистого тела и все томление жаждущих губ. Эти дары она приняла с такой неистовой, исступленной готовностью, что Ивейн чуть не забыл о своих благородных намерениях.
Только могучее самообладание жреца помогло Ивейну – несмотря на напрягшееся до боли тело и лихорадочный жар в крови – высвободиться и встать.
Анья ощутила себя покинутой и униженной тем, что юноша так легко обрел власть над собой, тогда как она страдала от мучительной опустошенности. Это напомнило ей, что Ивейн, в отличие от нее, имеет опыт в подобных делах. От этой мысли она расстроилась еще больше. Прижав руки к груди и трепеща от стыда, девушка опустила глаза, крупные слезы покатились у нее по щекам.
– Прошу тебя, не набрасывай на себя ничего. – В низком, глубоком голосе Ивейна была вся нежность этого теплого летнего полуночного часа. Анья невольно взглянула на прекрасного юношу, стоявшего, возвышаясь над ней. – Подожди. – Ивейн чуть было не коснулся шелковистых волос и нежной атласной кожи. Чуть было… – Дай мне еще хоть немного полюбоваться тобой, и пусть тебя утешает, что это все, что я смею себе позволить.
Уже произнося это, Ивейн понял, что девушка, с глазами, как изумрудные колодцы, до краев наполненные страданием, найдет в этом не большее утешение, чем он сам.
–Разве ты не желаешь меня? – Ее нежный голосок зазвенел от разочарования.
Горькая усмешка скользнула по губам Ивейна. Он ничего не ответил. Вопрос ее только доказывал, до чего она невинна, ведь признаки его страсти были слишком заметны, их нельзя было скрыть. И вновь его синие, пылающие огнем глаза скользнули по тонким, шелковистым, сияющим волосам Аньи, спутанными локонами обрамлявшими ее залитое легким румянцем лицо и белоснежную наготу ее чудного тела. Зрелище это было столь соблазнительно, что грозило сломить его могучую волю. Ивейну отчаянно захотелось еще раз коснуться ее, но он не шелохнулся. Напротив, чтобы избежать искушения, он еще крепче стиснул узелок с ее платьем. Но взгляд его не был столь скован и скользил по ней медленно, дюйм за дюймом, словно желая навеки запечатлеть этот образ, еще более чарующий и опасный, чем тот, что предстоя перед ним прошлой ночью.
Анья затрепетала, пронзенная этим властным и жаждущим взглядом.
– Ты мог взять меня. – Она смахнула слег зинку, подумав о своей безнадежной любви. – Я твоя, так было всегда и так будет.
– Нет. Этого не может произойти – никогда. Я всего лишь воспоминание твоих младенческих лет, и оно растворится, растает в прошлом. Придет день, и ты будешь принадлежать другому мужчине, станешь его женой и матерью его детей. – Слова, пусть даже и справедливые, жгли язык Ивейна горечью сожаления. – Я должен оставить тебя нетронутой для него.
–Я никогда не смогу принадлежать другому. – Спокойно, не повышая голоса, Анья решительно отвергла то будущее, которое нарисовал для нее Ивейн. – Если я не буду твоей, я останусь одна до конца своей жизни.
Услышав это, Ивейн, хорошо знавший своенравную девушку, понял, что это ее искреннее, глубокое убеждение, которое невозможно поколебать. Глядя в бездонные, зеленые озера печали, Ивейн почувствовал, как в душе его поднимается, вскипая и захлестывая его с головой, волна безмерного отчаяния. Скорбя о том, что никогда не может свершиться, он чуть не закричал, проклиная свое предназначение друида, вставшее на пути его счастья. Но юноша сдержал свои чувства. Кинув Анье зеленое, цвета лесного мха платье, он вышел из напоенного ароматом жимолости убежища.
Пытаясь удержать поток слез, боясь, что Ивейн сочтет их ребяческими, девушка одевалась, подавляя рыдания. Анья понимала, что оттолкнет от себя возлюбленного, если станет умолять его о том, в чем он видел угрозу выполнению своего высшего долга. Мать часто упоминала об этом долге; она нередко повторяла дочери, что Ивейн должен хранить непоколебимую верность тем поколениям, тому наследию, что оставались в веках, и тем, что придут им на смену. Но разве ее любовь угрожает ему? Нет, конечно же, нет! Анья должна доказать ему это. Нужно убедить жреца в том, что и она неотъемлемая часть тех поколений, того наследия, как и он сам. Вновь загоревшись решимостью, девушка подавила беззвучные слезы.
. Пока Анья одевалась, Ивейн старался совладать со своими чувствами и вновь обрести повелительное спокойствие друида. Поджидая ее на тихой полянке, юноша созерцал, как вода из источника непрестанно, неудержимо струится, вливается в русло ручья, и в этом вечном обновленном движении дух его находил успокоение.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Продвигаясь сквозь бархатистый мрак ночи при свете кристалла, засиявшего, когда жрец произнес заклинание, Ивейн и Анья возвращались к пещере; лисенок бежал за ними. По дороге Ивейн рассказал Анье о похищении лошади и котомки с одеждой. Девушке было жаль, что кобыла пропала. Но когда они подошли к пещере, все плохое забылось: Киэр был вне себя от радости, что она невредима, и тотчас взволнованно принялся рассказывать о необыкновенном происшествии, случившемся, когда они с Ивейном возвращались домой после исполнения печального долга.
– Необыкновенное! Честное слово! – Кнэр прямо-таки приплясывал рядом с девушкой. – Мне повезло, что Ивейн толкнул меня в заросли, и еще больше повезло, что, когда я упал, я все-таки уберег сокровище.
С этими словами мальчик махнул рукой на горку драгоценных яиц, бережно уложенных в набитый травой мешок.
Первой мыслью Аньи было: как хорошо, что мальчуган, увлекшись, как и всякий ребенок, чем-то одним, не заметил перемены в ее наряде. Но, едва взглянув на «сокровище», она тотчас же забыла обо всем остальном. Да, яйца были целы и невредимы, и их было столько, что хватило бы по несколько штук на каждого. Анья от восторга и слышать больше ни о чем не желала, пока не приготовит их к ужину.
Пока девушка с удовольствием занялась стряпней, друид повернулся к мальчику:
– Я должен спешить, снова нужно отправляться в дорогу.
Киэр посмотрел на него, вопросительно подняв брови, но Ивейн предпочел сделать вид, что не понимает.
– Придется поторопиться, чтобы не столкнуться с людьми, которые превратили в руины твой дом.
Мальчик опустил глаза, уставившись в каменный пол. Ивейн ни слова не сказал о том, какое место отводится Киэру в их будущем путешествии, – стало быть, никакого.