Анья тотчас же нырнула под блестящий зеленый полог. Мальчик в замешательстве, но не задавая вопросов, последовал за ней. Киэр застыл как вкопанный, пораженный тем, что увидел, – естественное укрытие с плотными, почти непроницаемыми стенами из листвы и сводом из отлетавшихся веток над головой. Посредине лежали камни, кольцом окружая горстку холодных углей.
Ивейн вознес краткую, но могучую песнь благодарности тем, кто предоставил им это укрытие, затем бросил котомку на пышный ковер из травы.
Анья в душе тоже возблагодарила тех, кто ниспослал этот дар. Потом, пока Ивейн отстегивал от пояса ножные мечом, его спутники, с благодарностью положив свою ношу, утомленно опустились на мягкие зеленые стебли, усеянные крохотными золотистыми цветочками.
– А разве вы не будете разжигать огонь? – спросил Киэр, облокотившись на домотканый мешок с пожитками, уцелевшими после пожара.
Ощутив опасения мальчика, Ивейн передернул плечами, как будто груз этот давил на него и он хотел его сбросить, затем ответил рассеянно:
– У нас нет нужды греться. – А как же нам защититься от диких зверей?
Мужчина и девушка улыбнулись. Ивейн аккуратно уложил меч рядом с торбой, предоставив отвечать Анье.
– Когда рядом с тобой друид, Киэр, – сказала она мягко и ласково улыбнулась мальчику, – тебе не опасны животные – они чувствуют в нем своего господина и друга.
Анья еще не договорила, а Киэр уже понял, насколько нелепыми были его опасения. После того как у него на глазах жрец произнес свой удивительный заговор и все лесные звери откликнулись, послушные его воле, было довольно неразумно задавать подобные вопросы.
Смутившись, мальчик засуетился, заново пристраивая и перекладывая мешок. Его потрясло тогда это зрелище: дикие звери, покорно устремившиеся на зов друида. Хотя вроде бы и не стоило так удивляться – ведь мама рассказывала ему о могущественной власти друидов. При мысли о материнских рассказах в памяти Киэра встало лицо отца и то, как он при этом всегда неодобрительно хмурился. Однако вера мальчика от этого не становилась слабее, к ней только примешивался какой-то странный оттенок виноватого сожаления.
Стремясь отогнать от себя горестные воспоминания о погибших родителях, Киэр выпалил, не подумав:
– Надеюсь, когда-нибудь и я тоже стану другом и господином, лесных зверей.
Ивейн, расстилавший в это время черный плащ, застыл. Необходимо было сделать выбор, и весьма неприятный. Так или иначе он причинит Киэру боль – не сейчас, так после; выбор, подобный тому, перед которым стояли родители мальчика, когда решили не сообщать своему сыну о смерти Глиндора. Конечно, Ивейн мог пропустить слова Киэра мимо ушей, позволив ему и дальше витать в облаках, или развеять его легкие, как обрывки тумана, мечтания резким, пронизывающим ветром правды. Первое было проще и приятней для Киэра. Однако страстное, но несбыточное стремление, звучавшее в словах маленького саксонца, заставило Ивейна с сожалением выбрать второе. Истина, пусть даже сейчас она огорчит мальчика, избавит его в дальнейшем от лишний страданий.
– Киэр, в моих жилах течет чистая кровь лэтов, так же, как в жилах Глиндора, его внучки Брины и моей сестры Ллис. Мы четверо – друиды по рождению и по крови.
В зеленом полумраке их лесного убежища жрец вглядывался в лицо мальчугана, пытаясь понять, сознает ли тот смысл его слов. К немалому удивлению Ивейна, лицо мальчика оставалось таким же невозмутимым, каким нередко бывало его собственное.
– И Ллис, и Брина соединили свои жизни с саксонцами.
Опасаясь, что Киэру непонятны будут иносказания, Ивейн заставил себя выражаться яснее, к чему обычно не прибегал, обращаясь к непосвященным:
– Они сделали выбор и знают, что их детям не дано будет исполнить предначертание. Теперь лишь мне одному предстоит продолжать этот путь.
Ничто в лице Киэра не дрогнуло, он только сжал кулаки. Мальчик прекрасно понимал, что имел в виду жрец, но ни за что не хотел согласиться с тем, что только Ивейн может идти по тропе магических знаний. Как это может быть, ведь существуют волшебницы, вроде колдуньи из Илсденвуда, которые, как говорят, могут видеть и прошлое и будущее?
– К сожалению, их смешанная кровь, – спокойно продолжал Ивейн, уверенный в том, что слова его – непреложная истина, – не позволяет им, подобно друидам, надеяться обрести связи с силами, одушевляющими стихии.
При этих словах сердце Аньи пронзила боль, но она лишь прижала стиснутые кулачки к губам, подавляя стон, готовый сорваться с них. Она знала, что возлюбленный, как и Брина и Ллис, верит, будто смешанная кровь не позволяет обрести какие-либо связи с природой. Она гнала от себя мысли о том, что это может помешать ему взять ее в жены. Анья предпочитала думать, что Ивейн так холодно, отстраненно ведет себя, так как знает, что отец не одобрил бы их чувств. Теперь его резкие, недвусмысленные слова не давали ей больше пребывать в заблуждении. Было ясно, что он верит в свое великое предназначение всем сердцем и считает, что его дети непременно должны быть чистокровными лэтами. И значит, он никогда не пожелает иметь ребенка от Аньи.
Ивейн ощутил боль Аньи как свою собственную. Ему отчаянно хотелось обнять ее, успокоить, утешить, но он не мог. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его горе. Он не мог взять обратно свои слова, поскольку говорил правду, тем более, что ему давно уже следовало поговорить с ней об этом начистоту. Ивейн просто откладывал неизбежное и надеялся, хотя и желал ее, что, если будет обращаться с ней, как с ребенком или как с младшей сестрой, необходимость в таком разговоре отпадет сама собой. Их страстные объятия показали, как смешны и нелепы были эти надежды; он должен был объясниться с девушкой после первого же их поцелуя. Он поступил бесчестно, не найдя в себе силы это сделать, но Ивейн просто не мог и подумать, что все между ними закончится навсегда. Теперь он раскаивался, но от этого ему было ничуть не легче сделать то, что давно уже следовало сделать.
Девушке хотелось убежать из их лесного укрытия, найти самую глубокую и темную из пещер, где она могла бы свободно отдаться своему горю, выплакать слезы, которые теснили ей грудь. Ее своенравная натура пришла ей на помощь, она не желала смириться с отказом Ивейна.
Ее мать ошибалась, и Ивейн ошибается тоже! Пусть Анье не хватало уверенности в своих силах, но она таки вызвала к жизни не только свой собственный кристалл, но и тот, что венчал посох Ивейна. Еще до того как пуститься в дорогу, Анья была полна решимости доказать, что ее саксонская кровь – не преграда для постижения знаний и обретения мощи друидов… и любви Ивейна.
– Иве…
Отчаянный крик оборвался, но Анья продолжала неистово вырываться из рук, намертво притиснувших ее к мускулистой груди. Они только что пустились в дорогу после дневной передышки, и вот – какие-то люди уже тащут ее назад, в зеленые заросли, темневшие в угасающем свете дня. Одна рука зажимала ей рот, другою мужчина держал ее руки. Тот, кто схватил ее, опустился на корточки, другой же, вынырнувший из чащи леса, придерживал за ноги, не давая ей шевельнуться.
Эти болваны, подумала Анья, надеются перехитрить жреца. Похоже, они пребывают в нелепой уверенности, что смогут укрыться в вотчине Ивейна – в нехоженом дремучем лесу, где редко бывают желанны люди.
Ивейн мгновенно обернулся на крик, и полы черного плаща взметнулись, как крылья птицы. Тропинка позади была пуста. Жрец замер. Грозный огонь полыхнул в глубине его темных глаз; он все свои силы сосредоточил на притихшем вокруг него лесе, пытаясь проникнуть в его неестественное спокойствие.
– Анья! – Вопль Киэра разорвал тишину. – Где ты?
Не ведая об умении друидов черпать знания, общаясь с безмолвными духами, мальчик бросился назад по тропинке, своим неподготовленным слухом не уловив царившую вокруг необычайную тишину. Эта мрачная неподвижность и безмолвная, странная тишь сжали ужасом сердце Киэра – такого он не чувствовал даже в ночных кошмарах, когда ему снился страшный пожар, уничтоживший ферму.