– Хочешь участвовать в разгроме врагов и обращении их в бегство? – спросил Ивейн у девушки, беря в руки посох.
То, что жрец позволяет дочери присутствовать при столь важном деянии, было бы еще одним подтверждением, если бы Брина нуждалась в нем, доказательством глубины его чувства и его искренней веры в возможности Аньи.
Девушка приняла предложение жреца как бесценный дар и тотчас согласилась. Но и в эту минуту она не забыла о мальчике, который, без сомнения, мечтал о такой же чести.
– А Киэр?
В ответ на мольбу, прозвучавшую в этом вопросе, Ивейн лишь слегка усмехнулся и кивнул одному из гебуров, чтобы тот позвал мальчика. На зов его явились все трое. Но только Киэра пригласили идти со взрослыми, в то время как братьев Аньи попросили остаться в замке и приглядывать за Нодди.
Стремительно, широко шагая, Ивейн вышел из замка, и Анье пришлось почти бежать, чтоб не отстать от него, а Киэр, как и во время их путешествия, шел сзади, замыкая и охраняя процессию.
У подножия узкой деревянной лестницы, ведущей на галерею, которая тянулась вдоль стены поверху, Ивейн остановился и серьезно, торжественно обратился к своим спутникам:
– Что бы ни случилось, устрашит ли вас какая-нибудь опасность или словесная угроза, не выдавайте своих чувств ни движением, ни звуком..
Анья сейчас же кивнула. Она с детства привыкла пребывать в безмятежном спокойствии, так что оно стало частью ее натуры. Киэр тоже с готовностью согласился.
У Ивейна было еще одно распоряжение – самое важное.
– Когда духи стихии восстанут, поднимутся в ярости, держитесь поближе ко мне, и даже в вихре разбушевавшегося шторма с вами ничего не случится.
Глаза Киэра удивленно раскрылись, а Анья еще раз поспешно кивнула. Дав обещание, хрупкая девушка уже ни на шаг не отставала от Ивейна, пока они поднимались по лестнице; мальчик шел следом за ними. По пути Ивейн произнес короткое заклинание, и кристалл на его посохе засиял мягким светом.
Брина, госпожа Трокенхольта, считала необходимым быть рядом, когда решается судьба ее скира. Оставив малыша на руках у гебура, она последовала за юной парой, но только до подножия лестницы. Она подоспела как раз в ту минуту, когда Ивейн приступил к выполнению задуманного.
– Епископ Уилфрид! – Зов Ивейна гулко и грозно прокатился по лагерю неприятеля, затерявшись вдали, в сгущавшихся ночных сумерках. – Ты давно уже жаждал найти жреца Ивейна. И вот я здесь.
Слова его грохотали, как ветры грядущего шторма, и все вокруг смолкло: они сеяли семена необъяснимого страха в умах и душах даже самых отважных воинов.
– Выходи, сойдемся лицом к лицу.
В ответ на призыв человека, который сам называл себя жрецом и в доказательство держал в руке посох с таинственно светившимся набалдашником, люди внизу заметались, словно осенние листья, гонимые первыми, пока еще легкими порывами ветра. Некоторые бросились в палатки за оружием, беспечно оставленным там, другие выскакивали из укрытий с мечами наголо. Вскоре все глаза были прикованы к грозному зрелищу – к мужчине, с головы до ног в черном, стоявшему на вершине стены. Вечерний воздух насыщен был влагой; вокруг все застыло, и все же волосы Ивейна, блестевшие, как вороново крыло, взметнулись от неведомо откуда налетевшего ветра, который поднял и черным водоворотом закружил его плащ.
– Клод, встань рядом с епископом! – потребовал колдун, пронизывая взглядом костистого человека, которого легко можно было заметить в толпе. – Выходи с человеком, которому ты собирался доставить меня как пленника, и я не оставлю ни одного из его желаний неудовлетворенным.
Когда Торвин, не помня себя от ярости, поспешил на зов своего сбежавшего пленника, тишина, воцарившаяся после распоряжения друида, наполнилась неясным гулом голосов. Хотя все это и было в высшей степени странно, Рольф ликовал, видя, как надменному тэну приходится подчиниться.
Появился епископ Уилфрид, и воины с готовностью расступились, давая ему дорогу.
– Ивейн, наконец-то… – Уилфрйду не очень-то нравилось что он вынужден смотреть снизу вверх на врага, которого сам же хотел видеть униженным, лежащим во прахе у своих ног. – Отдайся нам в руки – ты и все твое племя друидов, и мы оставим в живых добрых христиан Трокенхольта.
Раскатистый хохот Ивейна обрушился, точно ливень ударов, на всех, кто взирал на друида снизу.
– Я знаю твои намерения, Уилфрид. Выйди я к вам – и ты сожжешь Трокенхольт, превратишь его в пепелище.
Лицо епископа побагровело, а пальцы, наоборот, побелели – он силился удержаться и не сжать кулаки – это выдало бы его с головой. Уилфрид не привык к возражениям и еще менее к тому, чтобы враг с такой легкостью разгадывал коварство и хитрости, скрытые за его обещаниями.
– Выходи… Отдайся нам в руки… Ивейн обратил вероломное предложение епископа против него самого:
– Я оставлю тебя и твоих союзников невредимыми.
Давно закипавшая злоба дотла спалила преграды, сдерживавшие бешенство Уилфрида, и он проревел с угрозой:
– Мы сожжем вас всех!
– Не сомневаюсь, что вы попытаетесь это сделать. – На губах Ивейна мелькнула усмешка. – Но ваш огонь по моему мановению погаснет, не причинив вреда.
– Х-ха!
Круто развернувшись, Уилфрид в ярости скомандовал своим людям бросать горящие факелы на деревянный частокол.
Ивейн тотчас же поднял посох к нарождающейся луне, и низкое заунывное пение вырвалось из его груди. Внезапно налетевшие тучи затмили серебряный месяц. Столкнувшись в небе, они раскололись – легко, точно яичная скорлупа. Потоки дождя мгновенно погасили все факелы и все костры до единого, не оставив ни малейшего огонька, ни искры.
– Порази этих язычников, Господи! – Уилфрид воздел руки к затянутым тучами небесам, в отчаянной надежде вновь обрести власть над происходящим и одержать победу. – Испепели их, Господи, адским огнем!
До этой минуты Анья, подчиняясь распоряжению Ивейна, тихо стояла с ним рядом, прикрывая собой Киэра, находившегося у жреца за спиной, но девушку так возмутило это явное богохульство епископа, что она выступила вперед, оказавшись у всех на виду. Толпа внизу стихла, ожидая кто выйдет победителем в этой борьбе не на жизнь, а на смерть, и мягкий, негромкий голос девушки далеко разносился повсюду.
– Уилфрид, я не могу назвать епископом тебя – христианина, но одному лишь Всемогущему Господу ведомы помыслы, таящиеся в человеческом сердце.
Уилфрида взбесило, что девчонка, однажды уже осмелившаяся учить священнослужителя надлежащему благочестию, смеет снова судить его. Он с пафосом, в исступлении упал на колени, протягивая к небесам руки.
– Прошу тебя, Господи, яви на этом падшем и ничтожном создании могущество твоей праведной кары. Порази ее молниями гнева твоего!
– Берегись, как бы тебя не поразили его молнии, епископ.
Ивейн произнес эти слова так, будто речь шла о ядовитой змее. Он не чувствовал ни малейшего уважения к Уилфриду, пытавшемуся казаться благочестивым и милосердным, на самом же деле предавшему даже собственную веру.
Епископ в ответ пронзительно выкрикнул какие-то оскорбительные слова и встал, вызывающе вскинув голову и показавшись Ивейну еще омерзительнее. Жрец снова поднял к омрачившимся небесам свой посох, взывая к ним, вновь и вновь повторяя загадочные триады неведомого древнего песнопения. Оно ширилось, набирало силу, пока земля, казалось, не сотряслась под ногами столпившихся воинов. При этом колдун, воздев руки к небу, повелевал облаками, свивая их в крутящийся вихрь, из яростного центра которого блистали вспышки ослепительных молний. Одна из них ударила в кристалл, сверкавший в протянутой вверх руке Ивейна и, отлетев от него, нашла свою цель… ударив в землю у самых ног разъяренного епископа.