– Ты наелся этой жалкой кашицей?
– Да... но еще могу. Лучше чего-нибудь другого...
– Хозяин! Не томи... Неужто еще не готово? Я же по запаху чую – дошел кабанчик!
– Дошел, дошел, ваша правда, сиятельный Зиэль. Но мой рецепт требует окатить дичь – а ведь это дичь, не просто домашний боров, – тремя густыми водами на диких травах и каждый окаток осушить над раскаленными углями. Это для корочки, для тройной корочки, без которой мой кабанчик – ничто, прах, мой позор... хотя и все равно вкуснее будет, чем у кого бы то ни было... Утолите жажду вот этим вот розовым вином с ледничка – и не успеет ваш кубок опустеть...
Зиэль глубоко-преглубоко втянул в себя воздух сквозь трепещущие ноздри, выпустил его через жаркий оскаленный рот и покорился...
– Ладно, жду. Всем вина! Всех к столу! Вина, яства, лакомства – для моих гостей, да побольше! Но кабанчика – чур, только мне для начала! Мне и моему юному спутнику! Что после нас останется – отдам народу! Эх, все для народа, гуляем!
Глазом моргнуть – полон стол пирующих гостей, словно волшебством их надуло!
Перед каждым гостем положили новенькую деревянную доску-подставку, круглую, с небольшим охранным валиком по краю, чтобы горячий жир и соус с нее не стекали; всем дубовые, а перед Зиэлем – особо почетную, черного дерева, с узорами.
Наконец двое слуг принесли, тяжело семеня, целиком зажаренную на вертеле тушу кабанчика, как есть, с вертелом: жир все еще шипел на коричневых боках и падал прямо на каменные плиты трактирного пола. Без этого «выхода» с «представлением» роскошнейшее блюдо было бы всего лишь едой, а с ним – считалось произведением искусства.
– Хо! Отлично! Эй, с факелами, сюда встань. Нет, действительно красиво. Я считаю, что даже легкая подгорелость по краешкам... Ну-ка, развернулись... Огня еще поднесите, ты, поближе подойди... и отодвинься, пентюх, не видно. Вот... Ах, красавец!.. Нет, нет, то, что надо, не извиняйся, Тох, жар есть жар, это так и должно быть, с угольками, даже у Его Величества Императора, а я бывал за его пиршественным столом... За походным, правда... Ну хватит же, разбойник, вели накладывать!
Первое, что подумал Лин, увидев у себя на доске громадный кус жареного кабанчика, – такую гору даже взрослому невозможно съесть, не лопнув... Но отведав душистого мяска под хрустящей корочкой и саму изумительную корочку, но макнув в горячий розовый жирный сок лепешку, нарочно подстеленную под мясо... раз макнув, да другой, Лин остро пожалел, что не весь кабанчик ему достался, и что наверняка даже костей народу не перепадет от обещаний Зиэля... Истина, как водится, обманула оба этих ожидания: со своим кусищем Лин все-таки справился, но добавки уже не захотел. Иное дело Зиэль, он трижды сожрал положенное, огроменные порции, выдолбил и съел – пока горячий – мозг из двух костей, прежде чем разрешил «народу» полакомиться остатками, однако же и этих остатков было не менее трех четвертей рослого и могучего при жизни «кабанчика».
Часу не прошло – половина гостей сползли под стол, пьяные без памяти, но на освобождающиеся места подтягивались все новые и новые участники пира, а пьяных слуги волоком тащили отсыпаться в сарай, нарочно для вытрезвления и предусмотренный: там тихо, всюду сено подстелено, есть жбан с водой, есть отхожее место за перегородкой, а ветхая служанка, никуда более не высовываясь, служит свою легкую службу: подтирает за грязнулями грязь и блевоту, некоторым воду подает.
Музыка между тем играла мягко и благолепно, не срываясь на веселые танцевальные звуки, ибо Зиэль строго-настрого запретил.
– Силы надо беречь, натанцуемся еще... Тох! Принеси, братец, малую чару кокушника, освежиться хочу! И себе налей, выпить с тобой желаю!
Для трактирщика – почет и уважение, когда гость публично изъявляет желание выпить вместе с ним, но это – смотря какой гость! Иного Тох просто не услышит деликатно, иного панибрата пинком выставит из трактира и не скоро пустит вновь, а с иным...
– Для меня честь, не смею отказаться!
– Давай... А у тебя вино, что ли?
– Стар я для кокушника. Да и... Упаду – кто за пиром присмотрит?
– Гм... Вздор. Да ты же крепче камня, Тох, и здоровее самого Аламагана! Впрочем, тебе виднее. Пью твое здоровье!
– Взаимно, сиятельный Зиэль! – мужчины единым духом опорожнили стеклянные кубки, каждый – свой. Зиэль на последнем глотке нашарил левой рукой подсвечник, поднес к лицу и мощно выдохнул: синее пламя вылетело изо рта не меньше чем на локоть, свеча яростно полыхнула и погасла.
Дружный хохот зрителей и бурные рукоплескания стали Зиэлю заслуженной наградой в его застольном подвиге.
– Сколько там до полуночи?
– Близко уже, вот этой вот свече догореть.
– А, так это мерная свеча? Я и не приметил. Так, хозяин, всех пьяных – туда же, в сарай, к остальным, очищай места. Всем остальным – протрезветь! Тох, не спи, вели скорее расширить пространство для танцев. Всем музыкантам – по чарке Имперского, неразбавленного, чтобы у них огоньки по жилам побежали... Э! А ты еще здесь?
Последний вопрос был обращен к Лину, и очень вовремя: Лин только вот собирался отпроситься у Зиэля наверх, к Гвоздику: салфетка уже пропиталась жиром, а сверток тяжеленный! То-то Гвоздик будет рад... Да еще и в сон клонит, мочи нет...
– А можно, я спать пойду?
– Не можно, нужно! Ты должен выспаться к завтрему, день будет полон забот и трудов. Тох, вели проводить парня, и побыстрее, наф тебя сожри! Столы придвинул? Хорошо. Вот-вот уже полночь...
Трактирный служка из местных, рослый парень по имени Кукумак, торопливо поклонился Лину и показал ему ключ, в знак того, что он готов проводить. Лину вдруг стало любопытно – почему его так поспешно выпроваживают, да как тут узнаешь, у кого спрашивать? Он и пошел, волоча ногу за ногу, никуда не спеша... И остановился, уже на середине лестницы.
– Господа гости, господа постояльцы, тихо всем!!! Тихо, судари! Господин Зиэль... Слышите?
В притихший трактир проникли звуки далекого колокола с городской ратуши, все шесть ударов... Полночь! И почти тотчас же в боковую дверь, возле трактирной стойки, быстро и громко постучали, словно протараторили... Вроде бы и хихикает кто-то...
– Тох!
– Да, сиятельный господин Зиэль!
– Полночь ли?
– Полночь, сиятельный господин Зиэль!
– Настал ли новый день в Империи?
– По законам Империи – настал, сиятельный господин Зиэль!
– Слышал ли ты вопрошающий стук во входную дверь?
– Слышал, сиятельный господин Зиэль!
– Готов ли ты соблюдать законы дорожного гостеприимства Империи? Дабы каждый страждущий мог обрести здесь крышу над головой, кусок хлеба, глоток воды, тепло очага, удобную постель и приличную компанию?
– Так точно, сиятельный господин Зиэль!
– Тогда... Кто бы там ни был – милости просим к нашему огоньку. Кто там, Тох?
– Веселые девки для вашего сиятельства! Музыка!..
Ах, вот оно что! Лин знал, что существуют на свете веселые девки, даже видел сегодня нескольких возле базара... Но эти гораздо моложе и наряднее... А много-то их как! Лин знал, что быть девкой для услад – не очень-то почетное занятие, но не совсем понимал – почему, и что за услады такие? Вон ведь как им рады: все мужчины в зале аж взревели! Две пары уже составились и танцуют, а остальных девиц наперебой зовут за стол, к себе поближе. Да, в этом есть что-то такое очень неприличное, но что именно – Лин пока не постиг. Мошка вроде бы разбиралась и что-то знала про них, Мошка дольше всех, дольше чем даже старый Лунь, в городах жила, но как раз об этом, о девках, она не любила говорить с маленьким мальчиком.
Зиэль поворотил голову к лестнице и точнехонько глазами встретился с Лином, Лин аж вздрогнул от этого взгляда и заторопился наверх. Он ну никак не мог привыкнуть к этой особенности Зиэля: такой заботливый, бескорыстный, вроде бы всегда веселый... но зыркнет черным оком – и душа в пятки. И меч и секира у него быстрее даже взгляда выскакивают: он еще улыбается, а кто-то, им недовольный, уже мертвец без головы.