– А я и не... Но насчет парнишки я все-таки хотел...
– И его счет в твоих деньгах не нуждается. Не сердись, Зиэль, однако и не вноси лишней смуты в сию обитель, где только один закон – мои представления о сущем.
– Слышал бы тебя Император и его прево... Впрочем, как скажешь... – Зиэль притопнул одним сапогом, другим, заправил в них штанины, натянул свою черную рубаху... – Ты же знаешь – я человек покладистый.
– Трижды соврать в одной-единственной фразе! Аж завидки берут, я так не умею. Пойдемте, остынет.
– Вот ты книжник, Снег, ученый из ученых, мудрец из мудрецов, объясни мне загадку, которая столько трудных и горестных лет подряд не дает мне покоя...
– Ну?
– Зверский аппетит – он укорачивает трапезу или удлиняет ее? Вельми голодный человек ест – дольше или быстрее? А может быть – то выходит на то, и без разницы получается в итоге? А?
– Пустая болтовня ее удлиняет, это точно. И укорачивает жизнь. Но если тебе угодно знать мое...
– Угодно. Более того, мы можем взять противоположные точки зрения и защищать в споре каждый свою. А потом меняемся ими, позициями, и опять...
– Это твое любимое развлечение, как же, помню. Но так – долго будет, до вечера не управиться. Отложим. Однако, ты чуть-чуть меня не вовлек в пустопорожнее... Добавляй, может, хлеба другого? Еще мозговую?
– Хватит. Огромная тебе благодарность, дружище Снежище! За приют, за мальчишку, за славное общение. Авось – увидимся. Да, молодежь?
Лин молча кивнул, боясь выдать себя дрожащим голосом и вообще разреветься. Кивнул и Снег:
– Не исключаю.
– Вон как Сивка запыхтел, заскрипел, аж отсюда слышно. Почуял, бездельник, что овсяному счастью конец, и пора под седло, к скудным придорожным пастбищам... Пойдем, проводите нас до кустов хотя бы...
Лин протянул руку, чтобы погладить Сивку, а тот внезапно ухватил своими огромными теплыми губами его ладонь и бережно подержал так несколько мгновений...
– Видишь как – признал наконец за своего... Выдал себя. Ох, и хитрый у меня Сивка, лишний раз не проявит – кто по нраву ему, кто нет, о чем думает... – Зиэль вздохнул глубоко, а за ним и Сивка. – Пора.
Зиэль за руку попрощался со Снегом, с Лином, осторожно ткнул здоровенным, как дубинка, пальцем в Гвоздика, а тот немедленно оскалился в ответ, сидя у Лина на руках, грозно запищал, думая, что рычит...
И свершилось. Кустарник сомкнулся с тихим шелестом, и от Зиэля остался только удаляющийся голос, поющий песню про море и моряков, такую Лин ни разу от него не слышал... Впрочем и голос вскоре без следа растворился в утреннем шелесте трав и деревьев, в журчании невидимого ручья, в криках так же невидимых зверей и птиц...
– Сегодня пойдем в деревню, за хлебом, ибо его я выпекать хотя и умею, но очень уж не люблю, пусто и хлопотно женское сие занятие. Иногда у меня Мотона тесто творит, но ее не будет в ближайшие дня три, прихворнула... Мотона – это моя приходящая помощница, порою гостит у меня день да другой... Что молчишь?
– Так... не знаю. А далеко деревня?
– Туда почти полдня, да обратно столько же. По пути будем знакомиться, размышлять о будущем и сущем... Коренья и травы кое-какие подсоберем. Для еды, врачеваний... просто для интереса. Боюсь, погреб мой не выдержит этакого лета, вытечет весь ледник... Тоже надо будет что-то придумывать... Это хорошо, что мы вдвоем двинемся, собранному вольготнее будет.
Лин подумал, что дальше так молчать будет невежливым и решился еще на вопрос:
– Как это – вольготнее?
– Просто. Некоторые травы не любят, знаешь ли, соседства других трав, а также тесноты, но в двух заплечных мешках простору будет в полтора раза больше, чем в одном. Понял?
Лину показалось, что – да, понял, но выяснять поточнее – сколько это, полтора? – он постеснялся. Полтора – это один с половинкою... вроде бы... Но почему тогда в двух мешках...
– Ты что делаешь???
Лин смутился и выронил веник. В чужом доме любой окрик правильный, но ведь он хотел как лучше...
Снег поглядел на испуганного мальчишку и сбавил тон:
– Я не ругаюсь. Живя в одиночестве – отвыкаешь правильно и точно управлять силой голоса, поэтому иной раз тебе может показаться, что я кричу. Ошибочно показаться. Вот и сейчас я задумался и произнес слова громче, нежели собирался. Что ты сейчас хотел сделать с этим веником и палкой?
Лин мог возразить по впечатлениям вчерашнего дня, что на Зиэля Снег ни разу ошибочно не возвысил голос, но в этот миг он не нашелся об этом помыслить, его переполняла благодарность за то, хотя бы, что взрослый человек, во всех отношениях старший над ним, не кричит на него и объясняет свои оплошности.
– Я... подумал...
– Уже хорошо. Мыслящие сотоварищи, сотрапезники и соратники мне приятнее. Итак, о чем ты подумал?
– Если палка лишняя, то лучше бы ее на дрова не ломать, а засунуть в веник. И тогда получится метла.
– Как это? Покажи.
Лин показал. Для этого пришлось слегка ослабить натяжение сыромятного ремешка, которым был подвязан пучок ивовых прутьев, и осторожно просунуть в прутья конец палки, стараясь, чтобы палка вошла в самый центр пучка. И ремешок подтянуть покрепче...
– А можно, я еще возьму один шнурок?
– Да сколько угодно, вон их сотня лежит. – Снег указал на лавку возле смородинового куста, где лежала целая копна ремешков. Ими Снег зачем-то подвязывал ветки растений, живущих в углу дворика, в загончике...
Лин выбрал один, потоньше и подлиннее, и его приладил в дело. И все, и метла готова.
– Вот метла. Я так беру... за палку... и мету...
– Интересно! И что, так легче?
– Не знаю. Удобнее.
– Ну-ка, дай...
Невиданное приспособление, названное Лином – метла, из-за короткой палки пришлось взрослому высокому человеку не вполне по руке, но – все равно – так гораздо удобнее, чем подметать, согнувшись в три погибели.
– Откуда ты взял сие изобретение? Где ты его видел?
– У нас, в трактире «Побережье». Всю жизнь метлой мету. – Лин собирался сказать, что нигде больше метел он не видел, а эту – однажды придумал сам, совершенно случайно насадив веник на толстый и длинный прут... Но постеснялся. А кроме того, это было так давно, еще в прошлой жизни, что, быть может, и вовсе не с ним было...
– Любопытно. Что ж... Ты уже пользу приносишь. Да, молодец. Ну, пойдем? Коня у нас с тобой нет, путь долгий, в дороге договорим.
Дорога долгая, и Лин со Снегом, действительно, вдоволь наговорились. Первый раз в жизни Лину позволили, не обрывая на полуслове, вести такие длинные речи. Он и рассказывал: о себе, о смутно вспоминаемом детстве, о путешествии с Зиэлем, о старом Луне и Мошке, о том, какие страшные нафы, о... Только про Уфину он обмолвился чуть ли не скороговоркой, что, де, мол, на базаре познакомился с девчонкой, и они ели леденцы... И о Гвоздике рассказал, как он его, слепого и пищащего щеночка, нашел среди окровавленных останков его мамы, грозной охи-охи... А теперь – вон он какой вырос, почти по колено... А докуда взрослые охи-охи вырастают?
– Взрослые? Ну... Самец охи-охи в холке... надо думать – локтя на два. А в длину – гораздо больше.
– А два локтя – это столько, да? – Лин показал рукой – сколько, по его мнению, будет два локтя.
– Умерь пыл, ты целых три намерял. Он и с та-ким-то ростом меня сожрет, да тобою закусит... Если мы ему это позволим. Но – поглядим. Подстилку я ему отмерил с большим запасом, пусть растет. Главное – чтобы Мотону не обижал, не кусался, не царапался...
За разговором не заметили, как и в деревню пришли. Снег объяснил, что покупает хлеб всегда у одной хозяйки, а мелкую хозяйственную утварь – когда как. Кроме того, у Снега есть свои обязанности в той деревне – лечить иногда людей и скотину, но не от всего лечить, а от «травяных» болезней, которые травами лечатся. Если, к примеру, рубленая или колотая рана воспалилась и черным далеко внутрь побежала – травы уж не помогут. Если зуб сломался или сгнил – отваром можно боль унять, но основное должен сделать зубодер... Денег за лечение Снег с крестьян не берет, но мелкий местный властитель, благородный дворянин Олекин, владелец двух деревенек, снабжает его деньгами и натурой, потому что он тоже пользуется советами и знаниями Снега. Не всегда, а только когда по-настоящему подопрет, потому как святой отшельник Снег не любит общаться с людьми. То, что он появился с мальчиком, учеником, уже послужит поводом для нескончаемых пересудов, здесь, в избах, и в замке... Поэтому Лин должен всегда держать язык на привязи...