Сиротину это страшно не понравилось.
Сиротин
С некоторых пор Сиротин возненавидел столичных молодых людей подобных Холину, уверенных в себе, вызывающе спокойных в присутствии представителя органов. Он даже мог назвать точную дату зарождения этого чувства – февраль 1956 года.
Тогда им, молодым служителям социалистической законности, только что покинувшим стены московской школы МВД, зачитали секретный доклад Хрущёва.
Это была катастрофа.
На следующий день Сиротин не вышел на работу. Заперся у себя в комнате в общежитии и устроил вторые похороны товарища Сталина.
В первый раз, одиннадцатилетним мальчиком, он стоял в скорбном молчании на центральной площади города Боровска перед памятником великому вождю и рыдал, уткнувшись лицом в колючую чёрную шинель отца.
И вот сейчас, через три года, на дно опустевшего второго стакана водки, с кончика размякшего от хмельной влаги носа упали одна за другой три мутных жертвенных капли.
Три дня Сиротин пил, пуская к себе только вахтёршу, тётю Глашу, которая приносила ему водки и хлеба. Она же во второй визит поставила у двери ведро, заметив, что молодой сержант не выходит в туалет. Сиротин намёк понял, перестал мочится из окна и устроил из ведра парашу.
На четвёртый день, весь помятый и сырой он появился на боевом посту в районном отделении железнодорожной милиции. И товарищи его не осудили. Только новый начальник отделения майор Борщов, вынужденный от внезапного появления сержанта прервать разводку, недовольно заметил:
– Зашёл Иван Приблудный, запутавшись в соплях.
Сиротин с ненавистью взглянул на начальника, но сдержался. Согнал с места рядового Лобанова и тяжело уселся на жалобно вскрикнувший под его грузным телом стул.
Уже в первые дни своего дежурства, вглядываясь в лица пассажиров в вагонах пригородных электричек, Сиротин осознал, что всё изменилось коренным образом. Его время и время его отца – бывшего начальника РУВД города Боровска – ушло безвозвратно.
В вагонах стало многолюднее, шумнее и, что самое удивительное, – веселее. Несколько раз Сиротин даже услышал имя великого вождя в качестве персонажа анекдота. Безбилетники – а их стало в разы больше – теперь не бледнели перед блюстителем порядка, а начинали безбожно врать и отказывались платить штраф, смиряясь только в отделении после подписания протокола. При встрече в узком проходе между лавками молодые люди, подобные Холину, останавливались, закрывая проход представителю закона и, нагло глядя в глаза, заставляли отступить с прохода. Вместо игры в карты или распивания спиртного пассажиры теперь больше читали газеты или книги подозрительного вида и содержания.
С лёгкой руки какого-то Эренбурга это страшное время стали называть «оттепелью», которая с каждым годом становилась всё больше похожа на буржуазно-либеральный шабаш. Новый генсек не только не пресёк всё это в корне, но наоборот, дошёл до того, что евреям разрешили выезжать в Израиль со всеми нашими советскими секретами и награбленным добром.
Это было невыносимо, но Сиротин, помня наставления отца, терпел и служил честно, но не этим, гоняющимся за иностранными шмотками и посещающим подозрительные выставки типчикам, а Родине. Он знал, что таких как он – честных остались единицы.
Ребята из его взвода: Лобанов Коля, Саша Попов, хохол-западенец Зозуля Николай, верзила под два метра ростом, давно перешли грань, поддались расцветавшей в обществе жажде наживы. Пару раз он видел, как они чистят карманы у припозднившихся и пьяных пассажиров. Из корпоративной солидарности тогда он никому ничего не сказал.
В один из вечеров, как раз под Новый год, начальнику отделения позвонили из ДЕПО на станции Нара. Обнаружен сильно пьяный пассажир, который никак не хочет покидать вагон. Майор Борщов направил туда Лобанова, Попова и Сиротина за старшего.
Причём как направил! Зашёл в «красную комнату» в тот момент, когда они, в преддверие праздника уже приняли по «второй» и Зозуля нарезал сало под «третью», и их троих чуть ли не пинками выгнал в холодную тьму, Зозулю оставил на дежурстве, а сам попрощался до второго января.
Так что к депо бригада подъехала уже заведённой.
Гражданин лет сорока, прилично одетый в драповое пальто и бобровую шапку, спал, лёжа на лавке, подложив под голову портфель. Лобанов по привычке потащил портфель на себя, но гражданин неожиданно очнулся и цепко схватил его за руку. Лобанов оскорбился и ударил гражданина по голове кулаком. Тот закричал, но тут же получил удар ногой в живот от Попова. Сиротин оттолкнул напарников и нагнулся, чтобы помочь гражданину сесть. Но тот, ничего не соображая от боли и страха вцепился ему в горло и начал душить. Самое ужасное, что он назвал Сиротина оборотнем в погонах и пообещал сгноить в подвалах Лубянки.