– Сиротин, – Борщов, – заходи. Значит так, сержант, сейчас полвторого. Грузите тело в «уазик» и заройте где-нибудь подальше. Ну, чего стоите!
– У меня есть другое предложение, – спокойно сказал Сиротин. – В школе милиции я как-то прочитал одно дело. Очень похоже на наш случай. Там преступник тоже случайно, в первый раз убил человека и решил труп закопать. Тело убитого пропало. Это возбудило общественность, его коллег по работе, органы начали рыть и, конечно, нарыли.
– Это ты к чему, сержант? – спросил Борщов. – Отказываешься?
Сиротин заметил, как Зозуля сместился ему за спину и заслонил дверь. Лобанов тоже напрягся, готовый прыгнуть на предателя.
– А вот если бы не зарыл, – спокойно продолжил Сиротин, – то скорее всего избежал бы наказания. Тело есть, хоть и мёртвое. Да, никаких надежд на выздоровление, но и никаких иллюзий, порождающих слухи. Родственники и коллеги быстро похоронят покойного, поделят наследство и успокоятся. А органы, если нет явных улик, найдут какого бомжа и закроют дело побыстрее.
– Ну, если ты такой умный, то тебе и карты в руки, – неожиданно согласился Борщов.
Через неделю Сиротин написал рапорт о переводе его в участковые. «По случаю» оказалось свободным место в Кутузовском районе Москвы. Теперь он сам стал пассажиром электричек и каждый день мотался из Боровска в Москву.
Чтобы не вызывать насмешек от изредка проходивших по вагонам сотрудников его бывшего отделения и избегать откровенных провокаций со стороны внезапно ставших «свободными» граждан, Сиротин проделывал путь на работу и обратно в штатским, каждый раз оставляя форму в отделении милиции.
Это испытание не смирило, а наоборот закалило боевой дух молодого борца за социалистическую законность. Он ближе изучил людей в естественной для них обстановке и окончательно убедился, что страна катится в пропасть.
Эти люди решили, что они больше не нуждаются в постоянной опеке со стороны государства, им нет никакой необходимости уважать и сотрудничать с органами, которые охраняют это государство… от них же самих.
Стройность замкнутой системы, в центре которой стоял Отец всех народов, разрушена. И что же теперь делать органам? Продолжать охранять, конечно, но теперь уже друг от друга. Это в сто крат сужает и круг задач, уничтожает страх и снижает ответственность перед высоким начальством. Отсутствие Вождя лишило многих из соратников Сиротина инициативы на местах. Да, очень часто инициатива эта приводила к нарушению закона, потому что закон был для всех, а воля Вождя – для каждого из тех, кто закон охранял, и воля эта была выше закона.
Сиротин помнил товарищей отца, вернувшихся из мест заключения, – у них не было обиды, наоборот вера их только окрепла. Отец имеет право наказывать своих чад, но он же и милует тех, кто по своему разумению исполняет его волю, защищает его от врагов, которые только прикрываются законом, и делает это самозабвенно. А сейчас кого защищать? Предателей? Нет, настало время, когда можно и нужно подумать не только о Родине, но и о себе.
От этих мыслей в голове Сиротина случился надлом, будто жилка, сосудик какой гулко лопнул. И когда он получил комнату в подвальном помещении студенческого общежития для иностранцев в районе Киевского рынка, то нисколько не обиделся, даже не возмутился.
Новое устроение мира только начинало складываться в воспалённом мозгу сержанта в устойчивую, его, частную, идеологему.
Местом служения были дворы и прилегающие к ним территории на другой, чётной, стороне Кутузовского проспекта, от Дорогомиловского железнодорожного моста до только что построенной гостиницы «Украина». Но там всё было спокойно, потому как жили здесь люди в большинстве своём непростые.
Согласно неформальным установкам местного правоохранительного начальства весь охраняемый контингент распределялся между домами следующим образом. Тридцатый дом – заместители министров, начальники отделов ЦК, мидовские работники среднего звена, профессора и начальники кафедр, обслуживающий персонал. Двадцать шестой – генеральный секретарь, министры, ректоры, проректоры. Двадцать четвёртый – военные начальники, и руководители различных спецслужб. Дальше, чем ближе к Смоленке, ареал заселялся людьми, так или иначе связанными с международными делами и внешней торговлей. И охраняло жизнь и спокойствие этих людей достаточно много простых и «непростых» милиционеров и сотрудников.
Очень скоро самый широкий проспект столицы стал своеобразной межой между сформировавшимися внутри сержанта двумя Сиротиными. Чётный Сиротин исправно нёс службу: мирил соседей, гонял шпану, ловил воров в магазинах и изредка захаживал на ночь к директрисе ЖЭКА «тридцатого». Нечётный быстро определил, кто из постояльцев общаг заправляет напряжённой внутренней жизнью квартала и, заявившись к нему в штатском, – иначе бы не добрался – сделал признание о своей принадлежности к органам и предложил сотрудничество: он информирует братву о планах своего начальства, её касающихся, а взамен получает долю от крышевания фарцы.