У Трейси стало совсем скверно на душе. Он все еще не верит ей. Она нерешительно кивнула, показывая, что испугалась его угрозы.
Тая, похоже, это удовлетворило.
— Мы знаем средство от бессонницы, Трейси. Оно называется тяжелой работой.
По всей вероятности, от едва наметившейся непринужденности в отношении Трейси к Таю у него тоже имелось средство — строгость.
Утро следующего дня было сущим кошмаром. Трейси слишком переволновалась и почти не спала всю ночь. Проработав в стойлах не больше двух часов, она уже качалась от усталости. Она давно чувствовала недомогание, но сейчас ей стало совсем худо. Она боялась, что тошнота и слабость в ногах одолеют ее, боялась, что Тай будет очень недоволен — ведь ему это может показаться просто ленью или желанием увильнуть от работы.
Она и так была нерасторопна из-за отсутствия навыков, но недомогание еще больше затрудняло работу. А конюшня казалась такой огромной. Там оставалось всего лишь несколько лошадей, но надо почистить все стойла до одного. А это значит, что надо держать в руках вилы и лопату, нагружать тачку влажной соломой и навозом, а потом тащить ее наружу, чтобы разгрузить. Трейси не осмеливалась отлучиться ненадолго в дом, чтобы взять аспирин или тайленол, а потому мучившая ее головная боль, от которой темнело в глазах, никак не утихала.
В конечном счете если она и держалась еще на ногах, то только на силе воли и из чувства гордости. Работа была для нее не только способом уладить проблему с долгом — это был шанс начать все сначала. Ее обеспеченная жизнь обернулась полным крахом, и она ничего не могла поделать с этим. Как это ни странно, но тяжелый физический труд, столь далекий от того, чем она пыталась заниматься прежде, действительно мог помочь ей взять себя в руки. Каким бы презренным и неромантичным это ни было, но выгребание навоза оказалось той работой, где Трейси могла достичь определенных успехов.
До нее только теперь дошел комизм ситуации. Но у нее не было сил даже рассмеяться, и это еще больше укрепило ее в решимости продолжить работу.
Тай мог неприкрыто наблюдать за Трейси во время ланча, потому что она не видела ничего вокруг. Они ели на кухне, но, пожалуй, только Тай отдавал себе отчет в том, что кладет в рот, и получал от этого удовольствие.
Сначала Трейси буквально накинулась на еду. Теперь же казалось, что ей трудно поднести вилку ко рту, а когда ей это наконец удавалось, она жевала так медленно, словно это требовало неимоверных усилий.
Она была потной и взъерошенной, а прическа утратила форму, как и она сама. Ее лицо было белым, как бумага, под глазами — темные круги, на щеках — неестественно яркие пятна румянца. Ее била дрожь, но Трейси едва ли замечала это.
Тая мучили угрызения совести. Даже одного утра работы в конюшне явно оказалось куда больше того, что было Трейси по силам. Она выглядела не просто уставшей, а изнуренной. И больной. Она явно не годилась для такой работы, и Тай не должен был настаивать на этом.
— Можешь остаться в доме после обеда, — сказал он, тотчас же пожалев о резкости тона.
Трейси замерла и посмотрела на него через стол. Глаза ее сверкнули — видимо, слова Тая задели ее гордость.
— Я не доделала работу.
Тай постарался скрыть удивление. Он никак не ожидал возражений в ответ на приказание.
— Кто-нибудь другой доделает.
Она покачала головой.
— Ты дал это задание мне. До конца дня я доделаю. Завтра постараюсь работать посноровистей. — Голос у Трейси срывался.
— Если переусердствуешь сегодня, то на завтра сил не останется.
— Останется.
Она произнесла это с такой поспешностью, словно и сама не верила в сказанное, но была полна решимости доказать обратное.
Придется держаться с ней потверже.
— Я настаиваю, чтобы ты отдохнула вторую половину дня. Считай это приказом.
Трейси была явно огорчена, и Тай почувствовал себя совсем неловко.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты говорил, будто я ленива или отлыниваю от работы, потому что слишком избалована своей беспечной, бесцельной жизнью и не способна даже выгрести чуточку навоза.
— Мне бы такое и в голову не пришло, — спокойным тоном возразил Тай.
Трейси кивнула, но, похоже, не очень-то поверила его словам.
— Еще как бы пришло. Ты и так считаешь, что я лживая любительница поразвлечься, каких пруд пруди, кого нельзя и близко подпускать к спиртному или чужой собственности. Отсюда прямой, четкий и ясный вывод: я ленива и ни на что не гожусь.
Она уронила руку на колено, взяла салфетку и положила ее на стол. Все ее движения были порывисты и неловки. Потом она попыталась подняться на ноги, но потеряла равновесие.
Тай вскочил и поспешно обогнул стол, когда Трейси начала падать. Она протянула руку, чтобы ухватиться за край стола, но попала по тарелке и сбросила ее на пол. Тай успел помочь Трейси удержаться на ногах.
В кухню торопливо вошла Мария.
— Что случилось?
Трейси уперлась руками в грудь Тая, пытаясь высвободиться, но он снова усадил ее на стул.
— Позвони доктору и узнай, не сможет ли он приехать сейчас. Если нет, пусть позвонит в пункт неотложной помощи и предупредит, что мы едем, — распорядился Тай.
— Нет, мне не нужен доктор. И неотложная пом…
— Еще как нужен! — прорычал он, и его лицо вдруг оказалось так близко, что Трейси чувствовала его дыхание и никак не могла сосредоточить взгляд. — Ты больна. И кожа пылает, будто у тебя жар.
Она покачала головой.
— Я просто… устала. Я плохо спала, вот и все. Мне скоро станет лучше.
— До чего ж ты упряма! Тебе придется пойти к врачу. Сама не пойдешь — я отнесу тебя на руках.
Трейси энергичнее замотала головой, но комната пошла кругом, и ее замутило. Но она все продолжала сопротивляться:
— Нет, ты не сделаешь этого, не имеешь права.
В ответ Тай поднял Трейси со стула и зашагал к двери, не обращая внимания на ее протесты.
— Обычно мне по душе упрямство, — объяснял ей Тай, усаживая Трейси в свой «субурбан» четыре часа спустя. — Но только не тогда, когда мои работники подвергаются риску.
Он захлопнул дверцу и прошел к своему месту в машине.
Вторую половину дня они провели в малюсеньком помещении пункта неотложной помощи, дожидаясь доктора. Трейси ответила на его расспросы, позволила себя обследовать и взять кровь на анализ. Теперь, когда доктор установил диагноз, Тай мягко отчитывал ее.
Трейси слишком устала, чтобы отвечать. Она откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. У нее было истощение и легкая форма анемии плюс острое респираторное заболевание, что, на ее взгляд, было ошибочным диагнозом. В больничной аптеке ей выдали по рецепту витамины и антибиотики. Доктор прописал двухдневный постельный режим, а в последующие две недели разрешил работать только по полдня.
— Отвези меня домой. Я отлежусь там, — сказала Трейси. — Или, может, ты все-таки решишь выкинуть из головы мысли о моей работе на ранчо и согласишься на этот раз принять чек?
— Ты полежишь здесь, за тобой присмотрит Мария. — Тай завел мотор. Трейси открыла глаза и возмущенно посмотрела на него. Все должно быть только так, как скажет он. — Ну, разве что ты предпочтешь сама уволиться.
То, как он произнес слово «уволиться», возмутило ее еще больше. И только тогда она заметила искорки в его глазах. Он этого и добивался. Ему хотелось задеть ее за живое, возмутить, разъярить так, чтобы она сама отказалась уволиться.
— Выходит, тебе не прискучило перевоспитывать своевольных богатеньких девиц. Твоему самолюбию, должно быть, доставляет немалое удовлетворение командовать теми, кого ты считаешь ниже себя.
У Тая от удивления взметнулись брови, и он расплылся в улыбке. Это опять была та обаятельная улыбка, которая таким непостижимым образом действовала на Трейси.
— Ворчунья. Болтушка и ворчунья. Тебе пошло на пользу то, что ты вздремнула немного, дожидаясь результатов анализов, ведь правда? Если удастся еще разок вздремнуть до ужина, будет совсем замечательно.