После завтрака я снова принялся целовать Наину — теперь мне был известен ее маленький женский секрете. С опытом пришла и мудрость: никуда торопиться не нужно. С энтузиазмом проделав все необходимое, я взялся за дело иначе: положил перед стоящей на четвереньках Наиной первую попавшуюся книгу с письменного стола, до которой смог дотянуться. Это был роман — как сейчас помню, «Герой нашего времени». Наина читала вслух:
«Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним на кабана; я долго отнекивался: ну, что мне был за диковинка кабан! Однако ж утащил-таки меня с собою. Ой… Мы взяли человек пять солдат и уехали рано утром. До десяти часов… шныряли… по камышам… и по лесу… по камышам и по лесу, — нет зверя. “Эй, не воротиться ли? — говорил я, — к чему упрямиться? Уж, видно, такой задался несчастный день!” У-у-уф… Только Григорий Александрович, несмотря на зной… Боже мой… несмотря на зной и усталость, не хотел возвращаться… Да-да, продолжай… Не хотел воротиться без добычи, таков уж был человек: что задумает, подавай… подавай… подавай… У-у-ух-ты!.. Видно, в детстве был маменькой избалован… Наконец в полдень… отыскали проклятого кабана: паф-паф!.. Ай-ай! Ой!.. не тут-то было: ушел в камыши… такой уж несчастливый день!.. Вот мы, отдохнув маленько, отправились домой… Мы ехали рядом… молча… распустив поводья, и были… были уж… были уж почти у самой крепости: только кустарник… закрывал… ее… от нас… Вдруг… выстрел… А-а-а-а-а-а-ах!..».
В сумерках стали собираться. Мы уже договорились, что следующие несколько дней проведем вместе. Наина даже отказалась от своей традиционной пятничной поездки в Протвино.
Наскоро перекусив и раскланявшись в прихожей с напряженно молчавшей мамой, причем я готов был провалиться под пол от стыда — весь день мы провели с Наиной в моей комнате, а диван в соседней так и не был использован ночью, — итак, раскланявшись, мы вышли из моего дома и отправились к метро.
Я вышагивал как петух — мне казалось, что все на меня смотрят. Да-да, смотрите, вот я какой! И обратите внимание, господа, какая со мной рядом идет женщина! Что? Да, мы не проспали с ней всю ночь в разных комнатах. Что, завидуете? Ха-ха!
На улице стояла уже настоящая осень. Я не замечал, что моросит дождь, что прохожие, озабоченно спеша со службы домой, не обращают на нас никакого внимания. В центре мира, прямо на пупе земли, в фокусе божьего объектива сейчас были мы — я и моя растрепанная после веселой ночи и горячего дня любовница Наина.
В комнате общежития мы первым делом устроили себе ложе на двоих, немного отодвинув кровать от стены и воткнув в образовавшееся пространство запасной матрац. И началась для меня новая жизнь — лежание с утра до ночи в обнимку с Наиной, то и дело перерастающее в занятие любовью.
Иногда мы выпивали. Спиртное в МГУ не продавалось, к ближайшей палатке надо было идти до метро. «Как, вы не знаете? Все можно достать у пожарных!», — удивился Наинин брат, зайдя к нам однажды. Я спустился вниз, нашел нужную дверь. В комнате сидело человек семь, все в военной форме. Я стушевался под их вопросительными взглядами. «Мне сказали, — начал я издали, — что где-то тут можно… купить… ну это…» Не успел еще окончить неловкую фразу, как из-под кроватей были извлечены чемоданчики, а в них — водка, коньяк, вино, пиво… Я приобрел пару бутылок «Киндзмараули».
Порой мы покидали нашу комнату — Наина успела обзавестить в общежитии знакомыми. Как-то раз, отправившись за едой (продуктовый располагался на первом этаже университетской высотки), возле киоска, где продавались пупырчатые презервативы (из-за Наининой спирали мы не нуждались в них, просто обратили внимание), столкнулись с однокурсником — он шел на местное литературное сборище и пригласил нас. Поднявшись в комнату, Наина стала приводить себя в порядок. Покончив с этим и внимательно поглядев на меня, она сказала:
— Тебе тоже не помешает подкраситься. Поэты Серебряного века все так делали.
Я согласился.
Наина подвела мне карандашом брови, тронула тушью ресницы, а губы — помадой, напудрила лоб, нос и щеки и в таком виде, да еще повязав на запястья хипповские фенечки и надев на пальцы Наинины перстни, в расшитой индийской майке цвета морской волны, в жеваных джинсах и в тапках на босу ногу явился я перед публикой.
Собрание проходило в большой угловой комнате, использовавшейся для неких культурных нужд. В центре комнаты на столе гудел телевизор — по видаку крутился американский фильм «Крикуны», фантастика. Но вот, кажется, все, кто смог добраться, в сборе, крики в телевизоре приглушены, сигареты воткнуты в пепельницы, вино разлито, выпито и опять разлито по стаканам, в «пепси» добавлена водка, — пора начинать чтение.
Когда до меня дошла очередь, я встал и, округляя звуки, чтобы всем бросалась в глаза помада на моих губах, начал декламировать стихи, недавно сочиненные, вернее заимствованные понемногу у классиков русского кубофутуризма. В стихах, разумеется, воспевались Наинины прелести.
Твой облик облаком усвоен!
С волос твоих бес не раз тучи ваял!
Резец беспокойный выискивал свой он,
когда надо мной ты склонялась задумчивая.
И так далее в том же духе. Увлекшись, не заметил, как дверь открылась, и в комнату проникло новое лицо. Окончив чтение, я опустил задранный вверх подбородок: из угла на меня ошарашено таращилась Маша.
После того, как посиделки закончились, она, выбрав момент, когда Наины не было рядом, подошла ко мне.
— Что это с тобой? Ты накрашен?
— Ну да, слегка. Подумаешь! Нравится?
— Да пожалуйста, — она пожала плечами, закуривая. — Мне-то, как ты понимаешь, все равно. Раньше надо было понять, что ты из этих.
— Хм, — криво улыбнулся я.
— Конечно, все правильно. Ты ведь был девственником в двадцать лет, не умел даже целоваться, и потом…
— Должен тебе сообщить по секрету, — перебил я, начиная злиться и видя, куда она клонит, — что уже некоторое время я не девственник.
— Вот как!
— Именно так.
— Что, Наина?
— А разве это имеет для тебя значение? Во всяком случае, ты сильно ошибаешься насчет меня — накрасился я просто ради хохмы.
Маша озадаченно кусала губы.
— Ладно, ладно… Только ты этим не злоупотребляй, дорогой друг.
— Обо мне не беспокойся. Ты-то как? Кого-нибудь себе уже нашла?
— Не твое дело.
— Разумеется, не мое, да и делать я ничего не намерен, просто спрашиваю.
— Есть один парень.
— Поздравляю. Непременно женитесь — будете приглашать меня к обеду.
Маша скорчила кислую мину:
— Поздравлять пока не с чем. Так, значит, ты тут живешь?
— Живу я дома, а здесь в гостях.
— Ходишь в тапочках, весь взъерошенный… У Наины поселился?
— Тебе это действительно интересно?
— Да. То есть, нет. То есть, не то чтобы интересно, а просто странно, чем это она тебя так привлекла, эта лимитчица?
— Она не лимитчица, она из Протвино. И вообще, не тебе о ней судить.
— Ну да, куда уж мне-то! Хозяин — барин. Просто я кое-что про нее знаю и хочу тебя предупредить. Говорят…
В этот момент Наина приблизилась к нам, они с Машей фальшиво-дружелюбно поздоровались и наш разговор прервался. Вскоре Маша ушла.
— Что это за енотовидная собака? — сузив глаза, спросила Наина, когда мы вернулись в ее комнату.
— Это Маша, старая приятельница.
— Совсем не старая. Кстати, это не про нее ли ты мне рассказывал, что ездил в гости к какой-то бабенке? Ну и как, понравилось? Вы наверняка раздевались до пояса и ты сосал ее грудь!
Она прильнула ко мне и стала расстегивать мои джинсы. Я возмущенно оправдывался:
— Нет, ничего такого не было! Мы вместе с ней ходили в институт на подготовительные курсы. Она живет тут неподалеку, на Ленинском проспекте. У нее мама… и две… две собаки…