Конечно, на берегу этого озера можно было так же, как и на берегу озера Ильмень, где мы часто бывали, выбрать плоский камешек и пустить по поверхности воды ряд веселых блинков. Можно было снять сандалии и ловить сачком мальков, плавающих на мелководье у берега. Я и отдавался этим счастливо-дремотным детским занятиям. Но, вдруг вздрогнув, оглядывался — ведь я бродил по границе сверкающей площади вод, раскинувшихся до поднимающихся к небу далеких темно-синих гор противоположного берега. Они не были берегом озера, они существовали сами по себе: черно-зеленая стена Соколиного хребта, на котором в отличие от Ильменского не видно ни одной пашни, ни одного покоса. А еще дальше за ним, за теми каменистыми вышками, что украшали Соколиный хребет, синели узлы большого Урала.
За семь верст видна на той стороне полоска прибоя, воздух так прозрачен, словно его совсем нет. Озеро искрилось под солнцем, оно меняло свой цвет. Иногда дальняя половина его вдруг покрывалась белыми гребешками — там дул ветер из ущелья, а у нас было тихо. Потом и до нас доходило волнение…
Каждое утро шли мы к озеру. По самому берегу его, прилегающему к селу, тянулась та самая, покрытая мелкой гладенькой галькой, полуверстовая дюна, образованная постоянным прибоем, с которой я впервые увидел озеро. Может быть, здесь когда-то озеро вдавалось глубоким заливом, доходившим до самого Ильменского хребта? Так думалось мне. Ведь только здесь озеро не было замкнуто в кольцо гор, только здесь оно отделено этой дюной от болотца, от пруда, от села, раскинувшегося за прудом, от всей той долины, за которой виден Ильменский хребет. Здесь единственное место, где могло раскинуться село, место, точно для него созданное…
Так началось знакомство с озером. Спустя некоторое время я заметил, что какие-то участки противоположного берега видны более отчетливо, они как бы лучше прорисованы. Это были полуострова, вдающиеся в озеро. Прижавшись к тому берегу и темной массой выделяясь на нем, виднелась сумрачная роща с остроконечными вершинами елок. Остров Веры. Называли его остров святой старой Веры. Он был отделен от противоположного берега только неглубоким проливом.
Неподалеку от острова Веры был другой, безымянный островок, похожий на торчащий из воды зеленый вихорок — это вершина подводной горы. Был на озере и еще один островок, светло-каменистый и ярко-зеленый, весь заросший малиной, его называли — остров Чаек.
Тургояк многоводен. Пруд образовался из его избыточной воды, которая по узкому протоку все время тихо отходит в сторону села. Пройдя под плотиной, где стоит мельница, этот проток превращается в ручей, который впадает в речку Миасс, протекающую у подножия Ильменского хребта. Там тоже хорошо, но мы в ту сторону ходим неохотно, и та сторона мало интересует нас. И болотце, и ручей, и река Миасс с ее заводями, и дощатый мост через реку — все это похоже на то, что я много раз видел и увижу еще.
А озеро, хотя я и видел его ежедневно, каждый раз внезапно удивляло меня. Точное чувство подсказывало мне, что никогда и нигде не увижу я больше такого чуда, откровенного чуда, не только каждый день, но и каждый час нового!
И была такая минута, когда я, выйдя на прибрежный хребет, вновь увидел озеро сквозь рыжие стволы сосен, и восхищение с такой силой охватило меня, что я не выдержал и пустился в пляс… Наверное, со стороны, очень забавна была моя фигура, в коротких штанишках и сандалиях на босу ногу, то подпрыгивающая с раскинутыми руками, то приседающая, а то взметывающаяся вправо и влево…
Однажды ночью меня разбудил крик сестры. Была гроза, гремел гром, и молния вспыхивала сразу во всех окнах. Сестра очень боялась грозы, зажмурившись, лезла под одеяло, под матрац и утверждала, что все-таки видит молнию. Мать и няня возились с ней, им было не до меня.
«А что с озером?» — подумал я.
Издали слышно было, как оно ревет. И вот, обув сандалии и накинув пальтишко, я побежал к озеру.
Такие грозы, наверное, бывают только на Урале. Гром грохотал не переставая, молнии пронизывали лес, который был бы освещен ярче, чем днем, если бы не потоки воды, лившиеся с неба. Я знал здесь каждый пенек, каждый корень, да к тому же все ежеминутно освещалось молниями. Но ветер гнал по дорожкам потоки воды, и добежать до озера было трудно. И я бежал к озеру, оно ревело, еще невидимое, ревело все громче, ветер оттуда становился все сильнее. Когда я подбежал к тому месту, где кончилось болотце, я вдруг почувствовал, что дождь стал лить как из ведра. Я взбежал на дюну и, схватившись за одно из деревьев, вдруг увидел, что это не дождь обдает меня с ног до головы, что это чудовищной величины волны, вздымающиеся на несколько сажен, взбегают на дюну и перекидываются через нее, сотрясая сосны, растущие на дюне, и грозя оторвать меня от дерева.